И Иришка растерянно обвела глазами вокруг себя. Впрочем, и так было ясно: хозяйка из Иришки была аховая. Наверное, так же, как и добытчик из ее мужа.

– Нет, хороший он у меня был, – помотала головой Иришка. – Антошечка мой! Соколик мой ясный! Котик голубоглазый! Какие у нас с ним страсти были! Вам и не рассказать! Бывало, целыми ночами спать мне не давал. Такой затейник!

И стыдливо закрывшись руками, Иришка захихикала.

– Вот только работать он не любил, – призналась она, закончив веселиться. – Через это у нас всегда разлад в доме и выходил. Я тоже не большая охотница спину на других гнуть, однако же иногда приходилось. А Антошка совсем ничего делать не хотел. Куда ни пристроится, нигде дольше месяца не задерживается.

– Но ведь он пошел работать в «Восторг». И его туда взяли.

– Взяли! – хмыкнула Иришка. – Взяли, потому что Василий наш Антошке чуть ли не похвальную грамоту вместо характеристики выдал! И исполнительный он! И аккуратный! И это… обучаемый. Вот!

– А это все неправда было?

– Полная брехня!

– Зачем же Василий на обман пошел?

– А вот вы спросите! – кивнула Иришка. – Зачем? Зачем-то Василию нашему надо было, чтобы Антошка мой в «Восторг» ихний на работу устроился. Вот и подсуетился. Характеристику выписал. И вообще…

– Что вообще?

– Да, ничего, – отмахнулась Иришка. – Давайте выпьем лучше.

Пришлось выпить. Подруги и во второй раз благополучно вылили водку на дощатый пол, содрогаясь при одной только мысли: что случится, если Иришка заметит их маневр. Не приведи бог такому случиться! Шуму и обид будет на вагон и маленькую тележку. Алкоголики вообще народ нетребовательный и неприхотливый. Пьют все, что горит. Спят, где тряпку кинут. В еде тоже непритязательны. Но никогда ни один алкоголик в мире не простит вылитой водки. Вот это преступление, страшней которого и нет ничего, пожалуй.

Но все прошло благополучно. Самогон быстро впитался в цветастый половичок, лежащий на полу. И лужи не стало видно. А вот Иришка осушила свой стакан с самогоном до самого дна. И теперь едва ворочала языком. Было видно, что уже близится момент, когда она отрубится до утра. Так что подругам следовало поспешить, если они хотели вытянуть из Иришки хоть что-нибудь поважней намеков.

– Ириша, а кем же твой муж в «Восторге» работал? Механизатором?

– Какое там! Антошка к машинам неспособный был. Банки с места на место переставлял.

– Что?

– Ну, емкости с растениями. У них там хоть и технологии, и все такое прочее, а кое-где на конвейере ручной труд тоже необходим. Антошка мне так объяснял. Растения перед ним по резиновой ленте в баночках своих плывут. А он, если видит желтое или больное растение, сразу же в отходы его. Ясно?

– Конечно.

Человеческий глаз невозможно заменить. А если и можно, то слишком дорого получится. Куда проще нанять такого вот Антоху, чтобы он выбраковывал им негодные растения.

– И долго он этим занимался?

– Месяца еще не прошло. И зарплату ни разу не получал.

– Ну, они должны вам отдать заработанные им деньги. Вы ведь жена. Вот и получите.

Кира сказала это нарочно. И Иришка отреагировала именно так, как и ожидала Кира. Гордо выпятив тощую грудь, алкоголичка заорала:

– А не нужны мне их вонючие бабки! Не нужны, ясно вам?

– Ну, конечно.

– А знаете, почему не нужны? – продолжала орать Иришка. – Потому что я в другом месте куда больше получу! Да у меня сейчас столько денег будет… столько…

Подходящего сравнения никак не находилось. И помявшись, Иришка неожиданно трезво ухмыльнулась и гордо закончила:

– Сколько у нашего Василия денег есть, все мои будут!

После этого заявления баба уронила наконец голову на стол и вырубилась. Подруги перетащили пьяницу на старую железную кровать, покрытую продранным во многих местах покрывалом и таким же грязным, засаленным одеялом. С трудом заставив себя прикоснуться к омерзительным тряпкам, подруги утешили себя, что и сама Ирка выглядит и одевается ничуть не чище.

Устраивая пьянчужку на ночлег, подруги обнаружили у нее за пазухой целый ворох денежных бумажек. Все они были по сто, по пятьсот рублей и даже несколько по тысяче. По меркам Лапок, за пазухой у нищей Иришки было целое состояние.

– За что Василий отсыпал ей эти деньги?

– Не знаю, но уверена, что это так или иначе связано со смертью Иркиного мужа.

И переглянувшись, подруги отправились домой. Будить Федота и Якова. И доводить до их сведения, что в поселке произошло новое преступление. И что, судя по всему, зажиточный Василий платит за молчание скандальной алкоголичке Иришке.

Детективы за столь ранний подъем на подруг ничуть не обиделись. Сначала, правда, пытались изобразить из себя кисейных барышень, подтягивая одеяла до подбородка и изображая немыслимое смущение.

– Зачем же через окно? – стыдливо допытывался у них Федот, кровать которого как раз и стояла под тем окном, которое облюбовали подруги для штурма. – Через дверь было бы удобнее!

– Там Валентина. А у нее слух, как у дикой кошки. Услышала бы, как мы в ночи крадемся к вам в комнату, завтра бы за дверь выставила.

– Валентина – женщина строгих правил, – подтвердила Леся. – Старые девы, они все такие.

– Девочки, а вы ведь тоже не замужем? – осторожно спросил Яков.

– Да.

– А что вам у нас в комнате в такой час нужно? – еще осторожней спросил у них Яков.

Федот, на кровать которого как раз и посыпался дождь из подруг, зарделся и еще глубже натянул на себя одеяло.

– Не беспокойтесь! – хмыкнула Кира. – Мы к вам не за любовью. Мы к вам по делу.

Услышав это, детективы окончательно ободрились. И выразили готовность выслушать подруг. И слушали их очень внимательно.

– Лично мы думаем, что этот Василий – темная лошадка, – закончила свою речь Кира. – И нужно бы к нему присмотреться.

– А чего там присматриваться? У него вся его биография как на ладони. Коренной житель Лапок. При советской власти был председателем здешнего колхоза. Когда коллективное хозяйство развалилось, все колхозники живо растащили по своим домам кто что успел. Ясное дело, что львиную долю добычи упер Василий. После развала колхоза в его собственности оказалась земля и посевная техника, с помощью которой он неплохо фермерствовал какое-то время. Когда случался неурожай или другая напасть, просто продавал комбайн или сенокосилку. И благополучно переживал кризис.

Но вскоре почти вся техника оказалась либо распроданной, либо пришедшей в негодность, и Василий затосковал. Перед ним реально встала перспектива уже не фермерского, а тяжелого крестьянского труда на себя самого. Но жить натуральным хозяйством Василий не желал. И посмотрев за реку, на успехи открывшегося там растениеводческого питомника, открыл свой собственный «Привет».