почти на всю длину, на уровне пояса – так, как принято держать клок сена на вилах.

– Европеец, – усмехнулась Лара и поклонилась мне в пояс.

– Я учился в Кабаньей лощине[46], что в штате Миссури.

Мёрфи показала мне множество азиатских приемов, но я не хотел, чтобы Лара об этом знала.

– Однако моим первым наставником, – добавил я, – был шотландец.

– Большую часть восемнадцатого века я провела в Японии. – Лара тоже изготовилась к бою: перехватила посох вертикально и направила его нижний конец в мою сторону.

– Я думал, в те времена Япония была закрыта для иностранцев.

– Ты что, плохо меня рассмотрел? – Она снова усмехнулась и шевельнула бедром так, что я едва не пустился в паническое бегство, но сдержался и сказал:

– А. Ну да.

Ее улыбка потеплела.

– Что тебе нужно, Гарри?

Я сделал простенький выпад в ее сторону. Она с легкостью парировала удар, отбив мой посох так стремительно и сильно, что он едва не вылетел у меня из рук. Восстановив хватку и равновесие, я отступил от тычка, который пришелся туда, где мгновением раньше была моя босая ступня. Посох Лары глухо щелкнул по татами, и разнесшийся по комнате звук напомнил мне хлопок, с которым делают хоум-ран[47].

– Адские погремушки, Лара!

– Боль – лучший учитель, – сказала она. – Поддаваться я не намерена. И тебе не советую.

С этими словами она перешла в атаку, целя мне в лодыжку, и я успел парировать выпад кончиком посоха.

– Слышала про Томаса?

– И о том, как ты приходил к нему. А потом был у Жюстины. Да, слышала. Что он тебе сказал?

– Только имя Жюстины, – покачал головой я. – Да и то еле выговорил. Они довольно сильно разбили ему рот.

Теперь, когда я был за пределами досягаемости, пришла моя очередь атаковать, и Лара отступила. Для женщины она довольно рослая, но я рослый для кого угодно, так что у меня имелся почти фут преимущества, и я не преминул им воспользоваться. Посохи снова и снова щелкали друг о друга, и Лара едва не раздробила мне костяшки пальцев. Она двигалась быстрее меня, и техника у нее была получше моей, но техника и скорость – не единственные решающие факторы в реальном бою. Это была схватка между медведем и пумой: если загнать Лару в такое положение, где я мог бы применить силу и выносливость, королеве вампиров придется несладко. Поэтому я теснил ее к выходу с татами, а она из раза в раз ускользала в сторону, опережая меня на один шаг.

Но существуют и другие способы замедлить противника.

– Жюстину прикрывают мои люди, – сказала Лара. – Безопаснее только изолировать ее в этом замке.

– Она беременна, – сообщил я.

Лара оступилась, и мой бо тут же устремился к ее коленной чашечке. Колено Лара спасла, но приняла удар в икроножную мышцу, через ткань кимоно, и зашипела от боли. Она тут же провела контратаку, нацеленную мне в голову, однако я успел пригнуться. Теперь Лара стояла на одной ноге: глаза прищурены, оружие готово и к защите, и к нападению.

Будь все по-настоящему, схватка закончилась бы через считаные секунды. Или началась бы всерьез. Мы перешли бы к использованию сверхъестественных способностей, и одному богу известно, какой хаос воцарился бы в этой комнате и чем он завершился бы. Я отступил, поставил кончик бо на татами и изогнул талию в легком поклоне.

Не сводя с меня подозрительных глаз, Лара отзеркалила мои движения – хоть и на одной ноге, но с изумительной грацией.

– Уверен? – осведомилась она мгновением позже, вращая стопой ушибленной ноги.

– Томас был уверен.

– А мне не ска… – Плотно сжав губы, Лара приняла более агрессивную стойку – под стать моей, – и я тоже насторожился.

Какое-то время мы кружили по татами, атакуя и парируя выпады.

– Ты рассказывал о нем деду?

Я сбился с ритма, и посох Лары угодил мне в пряжку ремня, сбил с ног и отправил задницей на татами. Я сидел и смотрел, как Лара с невозмутимым взглядом опускает бо и кланяется мне – так же, как совсем недавно я кланялся ей.

Она знала про нас с Томасом. Я имею в виду, это не было для меня тайной, но к тому же Лара выяснила, кем нам приходится Эбинизер. Общеизвестно, что Белая Коллегия состоит из коварных созданий, которые спят и видят, как бы устроить какую-нибудь пакость, и если ты связан с ними – так или иначе, – готовься к тому, что почти весь сверхъестественный мир будет относиться к тебе с подозрением, причем вполне оправданным. Если информация о нашей с Эбинизером связи с Белой Коллегией станет общественным достоянием, нынешняя ситуация может принять довольно-таки скверный оборот.

А претензий к вампирам у Эбинизера столько, что, если пустить их под запись, блокнота не хватит. И тетрадки не хватит. Гроссбуха, может, и хватит, но тоже не уверен. И по всей вероятности, дело кончится полнейшей неразберихой.

– Я знала с самого начала, – раздраженно бросила Лара, словно прочитав мои мысли. – Помню, как отец был одержим твоей матерью. Заставлял меня нянчиться с Томасом. Я часто слышала их разговоры – похоже, никто в моей семье не понимает, каким смертоносным оружием может быть умение слушать, – и однажды, когда твоя мать отправилась к Маккою, Томас остался у меня на попечении. А когда ее не стало, я помогла отцу повесить ее портрет. В его эгоистично-психанутой галерейке.

– Но ты никогда не поднимала эту тему, – кивнул я. – Никогда не пользовалась этим рычагом давления.

– Нет, – ответила она. – Ведь после того, как его мать сбежала от нашего отца, именно я меняла Томасу подгузники. Одевала его. Кормила. Учила читать. – Она покачала головой и бросила взгляд на флажок на стене. – Я беспощаднее многих, Дрезден. Но даже у меня имеются границы. И по большей части они связаны с родственниками.

– Вот почему ты не воспользовалась этой информацией против него, – сказал я. – Но почему ты не вооружилась ею против меня?

– Ты никогда не давал мне веской причины к тому, чтобы применять настолько грязные приемы, – ответила она. – И я нанесла бы вред не только тебе, но и Томасу.

– В таком случае ты знаешь, почему я хочу помочь ему.

– Мы оба этого хотим.

– Тогда вытащи его из тюрьмы, – сказал я. – Тебе это под силу. Пообщайся с Этри и его ребятами. Придумай какое-нибудь решение.

Ее лицо едва заметно изменилось. Только что было человеческое, а теперь побледнело и стало похоже на мрамор.

– Это невозможно.

– Не бывает ничего невозможного, – возразил