Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Беременность, материнство, отцовство — в большинстве случаев это выбор, не обязанность, не прерогатива и уж точно не карт-бланш. Это огромная ответственность — просто решиться на заботу об ещё одной жизни.
Так почему не принять тех, кто этого не хочет? Кажется, это нежелание — честность в первую очередь самому себе.
"Особенно без любви".
Прерываю мысли, что снова ведут к Артёму. Замечаю мамин взгляд и отчётливо слышу её презрительное:
— Ты даже не заметила, как Тимошечка ушел.
Встаю, убирая пустые чашки.
— Зато заметила ты, мам...
— Да что с тобой, Света!? Ты словно другой человек! Что это за девица там!? Почему ты рушишь собственную жизнь!? Почему ты повторяешь за своим отцом...
Папа... Смотрю, как за окном снова ни облачка, словно и не было этой бури, птицы снова поют, пережив ненастье, только едва заметный закат блеснул за деревьями.
— Мам, правда, я устала.
Театрально хватается за сердце.
— Мам, все хорошо.
Едва слышно шепчет, вставая.
— Я тобой гордилась! А ты рушишь всё собственными руками... Не приходи ко мне, когда всё поймёшь!
Уходит в коридор, поправляет каре, проскальзывая мимо зеркала, берёт свою любимую кашемировую сумку, сжимает губы, не желая больше понимать меня.
А я? Позволяю уйти, даже не надеясь на иной вариант.
Для неё их брак с папой тоже был образцовым, и когда он подал на развод, оставив всё ей и сбежав во Владивосток любоваться природой, она не поняла его... И не простила... Даже спустя 9 лет.
Он бросил ей на прощание, что все почти двадцать пять лет брака задыхался... И, наверное, для неё это было болезненнее удара клинком в спину.
А теперь я...
Снова... По той же ране.
Закрываю голову руками, сползая по стене, только услышав щелчок двери. Где-то в черепной коробке что-то резко давит и тут же бьёт по глазам. Хочется спрятаться от яркого света и приглушить этот гул в ушах.
Заставляю себя встать, услышав Нинино:
— Ты чего!? Тебе плохо? Скорую?
Ловлю её расплывающийся силуэт. Заставляю себя чуть дыша ответить и пройти в зал, держась за стену.
— Нет, всё в порядке.
Блондинка скрывается на кухне, и, стоит только осесть на диван, сжимая вновь раскладывающийся затылок, появляется со стаканом воды.
— У меня у мамы гипертония, у тебя что... Есть прибор? Где больно?
Заставляет выпить, придерживая стакан. Хлопает своими голубыми, судорожно всматриваясь в моё лицо.
Боль продолжает держаться, но зачем её волновать?
— Я просто не выспалась, не волнуйся. Как твой диплом? — Ложусь на диван. — Выключи свет, прошу...
Гаснет, только она всё не уйдет.
— Вроде неплохо, не знаю, я отправила на проверку, надо ещё антиплагиат пройти...
Всматриваюсь в белые точки на потолке.
— Как у тебя всё... В последний момент.
Нина садится на ковёр рядом, опираясь спиной о диван.
— Тебе лучше?
— Наверное. Иди к себе.
— Не пугай так больше.
Слегка улыбнулась.
— Постараюсь. Нин... Ты когда-нибудь дотрагивалась до Никиты?
— Тьфу, зачем? Мне Артём сразу сказал, ну. Только если случайно, но он шарахался сразу, и меня это постоянно бесило.
— Ясно...
— А к чему ты?
— Просто. Подумалось, не бери в голову.
Неловко спрашивает в ответ, начиная диалог откровений.
— Твоя мать всегда такая?
Даже интересно, что скажет...
— Какая?
— За добренькими словами прячет презрение.
Как странно от нее это слышать, но...
— Да, только не прячет, Нин, а режет им, как бы сильно не любила при этом.
-Такой тип личности? Она скорпион?
Смеюсь...
— Что!? В Cosmo много статей об этом...
— Ты права, Нин, скорпион. Что насчёт Тимофея... — Добавляю. — Анатольевича? Какой он по твоим журналам?
Смущается, склонив голову на поджатые колени.
— Я так тебе завидовала, знаешь... Ещё когда не знала тебя... Просто завидовала его жене, а сейчас...
— Так какой он, Нин?
Нулевым словом
Свети и не сгорай
Наверное, странно спрашивать о собственном муже (пока ещё) такое у девушки, что влюблена в него.
Видимо, поэтому Нина смущается маленьким ребенком, которому разрешили рассказать о самом желанном.
— Ну, он... Такой...
Телефон вдруг вибрирует и загорается во тьме белым свечением, оповещая об СМС.
Нелепо отмираю, вчитываясь в его пожелание добрых снов:
"Всё людям снится: радость, грусть
И прочный мир в дому…
Но только наши встречи пусть
Не снятся никому."*
Нина продолжает:
— Необычный, я каждый раз теряюсь. Он всегда приветлив с другими..
— Приветлив? Он!?
Выпадаю из мыслей, только после вспомнив, что говорили о Тимофее, сообразив, что мы совершенно о разном... Она обернулась и пытается понять, что это за выпад. Извиняюсь, обещая больше не перебивать, держу нежную улыбку, но сама не понимаю ни слова из того, что она говорит.
Кажется, что-то про свою безответную... надо услышать.
— Светуль, это неправильно, да? Мне кажется, это какой-то trouble. Ещё и папа...
— Что с ним?
— Выиграл гос.тендер на выполнение капиталки главного корпуса, и теперь там его бригада шуршит, я как не приду, меня каждый окликнет...
Пытаюсь не перебить, уточнив для самой себя, что это их здание.
— Воот, и представь, иду я такая вся на каблуках..
— В розовом?
— Естественно! А там пыль, штукатурка и эти мне орут "Нино, сэд мидикхар?"
— Чего!?
— Ну, это на папином "куда идёшь".
— Нино?
— Да погоди ты... Вот... И прикинь, я только думаю ответить, как позади Тимофей Анатольевич как гаркнет "Васнецооова! Я вижу, Вы нынче популярны? Можете присоединиться к бригаде и не торопиться на мою лекцию." А он сам опаздывает! Сам!
Закрываю лицо руками, посмеиваясь. Да, могу себе представить серьёзного Тимоху. Но что он на девочку-то...
— И мне так хочется каак развернуться и кааак сказать "Аво вефхво! Ковелтвис асе ратом мибгвер!?"
— А это что значит?
Отмахивается. Ругательство поди?
— Ой, не важно..
— Ну, и сказала бы?
— Так там же папина бригада, Свеет! Они-то меня поймут!
— Слушай, а папа у тебя кто?
Вздыхает...
— Ну, по национальности?
— Грузин.
Ещё раз всматриваюсь в профиль утонченной