обстоятельно разобраться. И, возможно, даже не спешить с депешей в Вашингтон. Здесь, на противоположном от Америки конце Света разворачивались события, которым было суждено изменить весь расклад в ситуации, сложившейся после Второй мировой. А это дорогого стоило и требовало осмысления.

Впервые за несколько месяцев американец был рад, что судьба так вовремя забросила его в эту забытую Богом страну. Оставалось только разыграть выпавший джек-пот. А это он умел!

Глава 7

Голубая лента Атлантики

Цивилизация заканчивается на берегу океана.

Хантер Стоктон Томпсон

14 декабря 1950 года. Порт Буэнос-Айреса.

Иван открутил барашки иллюминатора и распахнул круглое окошко толстого стекла, обрамлённое сияющей медной окантовкой. В тесную каюту сразу же ворвался пронзительно-свежий морской ветер. Стали слышны все портовые звуки — скрипы лебёдок, глухое рокотание паровых кранов, разгружающих многочисленные суда, гортанные, пока ещё чужие, но совершенно знакомые крики портовых грузчиков, плеск короткой и злой волны о пирсы, между бетоном причалов и стальными тушами океанских и каботажных судов.

— Который час? — донеслось с верхней койки, простыня слетела на пол и вниз свесилась взъерошенная голова Андрея. Иван отметил про себя, что испанский коллеги и приятеля стан не в пример лучше, нежели на момент их первого знакомства. Хотя, если уж быть совсем точными, тогда Андрюшка на языке Сервантеса и Лопе де Веги не изъяснялся совсем, от слова «абсолютно». Вот всего лишь за несколько месяцев он не просто постиг простейшие азы грамматики и фонетики, но и говорил уже довольно бойко, правда, с невыразимым акцентом, но это было вполне в русле его «легенды», ведь, согласно ей, был он немцем Поволжья, оказавшимся в силу обстоятельств в оккупации, а впоследствии интернированным в Германию.

Там он, якобы, и познакомился с испанцем Хосе Вальдесом, как теперь непривычно именовался Скиф, бывшим бойцом «чернорубашечников» генерала Франко, а ныне — безработным вольным художником, подавшимся в поисках лучшей доли в волшебную Аргентину, о которой в последнее время, после визита очаровательной Эвиты грезили практически все обездоленные в Европе.

Сам же Иван теперь откликался на имя Генрих Штраубе, с экспансивным «Вальдесом» он познакомился в порту Генуи, где оба завербовались палубными матросами на борт португальского сухогруза «Velho Burro[45]» под командованием славного шкипера Еспертино. Настоящего имени капитана за весь рейс они так и не услышали, но прозвище «Остряк» ему шло как нельзя лучше. Особенно его юмор могли по достоинству оценить те, кого он поутру ловил с запахом вечернего рома: им приходилось пару суток драить и без того чистую палубу за все вахты сразу.

Капитан Еспертино приметил Штраубе и Вальдеса в портовой конторе по найму, где они пытались завербоваться на любое судно, следующее в Аргентину. Капитан сразу оценил двух молодых и, наверняка, выносливых потенциальных матросов, а поскольку у него был определённый некомплект палубной команды — двое моряков из экипажа «Старого Осла» во время суточной стоянки в Марселе успели получить в кабацкой драке по паре переломов и ножевых ранений — то капитан решительно схватил обоих слегка растерявшихся будущих матросов в охапку и волоком потащил их на борт своего ржавого корыта.

Потом последовал короткий инструктаж старого боцмана Франсуа Жано, в ходе которого они выяснили, что являются близкими родственниками дохлой каракатицы и тухлой макрели, что их место — на палубе с раннего утра до полного посинения со шваброй и полотняным ведром, что жить им предстоит в каюте номер «4» на третьей палубе, и по приходу в Буэнос-Айрес он мечтает лично отправить их на берег пинком под зад.

Его отношение к рекрутам круто изменилось только тогда, когда выяснилось, что Генрих родился в Союзе, к которому воевавший в «маки[46]» боцман испытывал просто-таки грандиозную любовь. Его не смущала даже национальность «Генриха»-Андрея. Он хлопнул его по плечу и, достав из прикрытого разной ветошью почти чёрного от времени рундучка пыльную бутылку чего-то неимоверно крепкого, он тут же предложил новобранцам «спрыснуть знакомство». Так началось это путешествие через океан…

Точнее, началось оно не с этого, а пару недель назад, когда Иван с Андреем отправились сначала самолётом в группу советских войск в Германии, где их уже поджидал Котов.

Встретились они в неприметном домике на окраине Берлина, где у советской разведки находилась конспиративная квартира. Встретились, чтобы расстаться через пару часов. До Аргентины им предстояло добираться разными путями.

В последний раз они уточнили некоторые моменты предстоящей операции, Андрей передал майору письмо с традиционным уже адресом «КОМПАС», невероятно смущаясь при этом. Котов хмыкнул, спросил только:

— Что там её наплёл?

Андрей пожал плечами.

— Да ничего особенного. Сказал, что некоторое время буду работать в закрытом учреждении… Она знает, где я учился, вряд ли это какие-то подозрения вызовет. Сейчас полно не то, что «ящиков» — целые города вон закрывают или они под землю уходят… Время такое, никого ничем уже не удивишь.

— Понятно…

Майор подошёл к высокому стрельчатому окну… Слегка раздвинул шторы. За мутным стеклом бросал на землю мокрые хлопья снега ветер. Котов аккуратно задёрнул шторы.

— Проклятый Гольфстрим. Из-за него в Европе не бывает по-настоящему нашей зимы, хляби какие-то. Не дождь, не снег. Грязь одна. То ли дело в Подмосковье. Ну, да ладно, повторение, как говорят, мать… Итак, всё запомнили?

Иван с Андреем кивнули.

— Повторим диспозицию. Вы?

— Мы завтра отправляемся в Цемпин, где встречается с Ульрихом Гезе, местным контрабандистом, лучшим на побережье. Говорим, что нам нужно в Швецию, что всё оплачено дядюшкой Мартином. Передаём ему половину пятидолларовой купюры, у него должна быть вторая половина. Если всё сходится, то садимся на его шхуну и отправляемся в Мальмё. Там не задерживаемся, переправляемся на пароме в Данию. В Копенгагене заходим в припортовую таверну «Свинья и початок», спрашиваем «старину Крюгге». Если нам говорят, что он «…преставился ещё по весне», то проходим за стойку, в подсобку, там нас будут ждать новые документы, эти мы оставляем там же бармену. Если в ответ звучит «Он будет попозже, подождите», то садимся за дальний столик, берём по пинте пива, сидим ровно пятнадцать минут и выходим. Нас уже будет ждать машина, она отвезёт нас в город, где мы помотаемся пару часов, убедимся, что хвоста нет, переправляемся обратно в Мальмё и с Ульрихом, который будет на всякий случай нас ждать трое суток, возвращаемся в ГДР. Это значит, что канал спалился. Начинаем второй вариант, через чехов.

— Если же всё в порядке, то через три часа автомашина заберёт нас и доставит на