к окну, раздёрнул тяжёлые портьеры. За высокими окнами тихо падал снег, закручиваясь смерчиками в свете фонарей на столбах. Некоторое время он стоял, заложив руки за спину и глядя на по-зимнему ранний вечер за окном, потом тихо произнёс:

— Вот и закончились дожди, пришла пора снегопадов… В ближайшее время снега вам не видать, как своих ушей, сеньоры… Кстати… Надеюсь, никто не считает время, потраченное на этот экскурс в историю правящей аргентинской четы потраченным впустую?

Ответом ему было выжидательное молчание. Котов удовлетворённо хмыкнул: «Пообтёрлись, соколики. Ещё вчера бы они завалили вопросами, а сейчас смотри-ка, молча ждут продолжения… Стали понимать, что ни одно слово в этих стенах не произносится ради простого сотрясания воздуха… Ну, что ж, продолжим, однако…».

— Самое интересное началось дальше, как вы уже, наверное, догадываетесь. Уже летом 1947 года состоялась поездка Эвиты в Европу по приглашению Франкистского правительства Испании, оказавшегося в изоляции после Второй мировой войны и остро нуждавшемся в налаживании новых международных связей. Аргентина была богата и готова предоставить испанцам крупный займ. Но сам Перон не решался оставить страну из опасения активизации политических противников. И он отправил в Старый Свет свою супругу, возложив на неё трудную миссию. Визит был неофициальным, он должен был рекламировать внутреннюю политику Хуана Перона и обеспечить международное признание его режима.

Майор отметил, что курсанты старательно записывают его слова в свои коленкоровые тетради. И продолжил:

— Её «Радужный тур» с успехом продолжался почти два с половиной месяца. Старый Свет увидел в Эвите новую, богатую Аргентину. Испания оказывала ей королевские почести, остальные страны — Италия, Франция и — особенно! — Швейцария, Португалия, Ватикан и Монако ограничились исключительно дипломатическим протоколом, положенным супруге главы государства. Не обошлось и без ложки дёгтя: в Италии некоторые граждане, наслышанные о бурной молодости Эвиты, выкрикивали на многолюдных митингах непристойности в её сторону. Говорят, что в ответ на её возмущённый возглас «Боже, они называют меня падшей женщиной!» сопровождавший её в поездке по Италии отставной адмирал ответил с неподражаемым юмором: «Сеньора, я уже пятнадцать лет не выхожу в море, а меня по-прежнему называют адмиралом!». Но несмотря на все эти «заусенцы» визит Эвиты Перон в Европу однозначно удался. Она встречалась с виднейшими мировыми политиками, среди которых были Салазар и Франко, папа Пий XII, госсекретарь США Джордж Маршалл, президенты Франции, Италии, Швейцарии, Португалии и Бразилии, Уругвая и Бразилии. Генерал Франко сам вручил ей орден, а Папа Римский удостоил личной беседой. Она вернулась на родину с многомиллиардными контрактами на поставку мяса и зерна в обнищавшую после войны Европу. Она завоевала имидж крупного государственного деятеля, стала лидером в масштабах нации и заняла второе после мужа место в государственном устройстве Аргентины.

Котов задёрнул портьеры, обернулся к курсантам.

— Всё это я вам рассказал для того, чтобы вы как следует уяснили для себя: в системе государственного управления нет мелочей. И порой далеко не те, кто вещает с трибун, вершат истинную политику. В нашем деле это ещё означает, что всегда существует несколько путей достижения конечной цели. То, что немецкие физики находятся под официальной опекой Аргентины, можно не сомневаться. А вот двигаться через кольца охраны или окольным путём, через многочисленных знакомых и родственников супруги Президента Перона — нам предстоит выяснить на месте. А сейчас — спать, завтра начинаются контрольные испытания. Скоро в дорогу, архаровцы. Доброй ночи!

И, по-уставному развернувшись через левое плечо, майор лёгким пружинистым шагом покинул учебную аудиторию.

Аргентина. Где-то на побережье в окрестностях Буэнос-Айреса. 21 ноября 1950 г.

Уолш хмуро смотрел на не по-весеннему свинцовые волны Атлантики. И с некоторой долькой ностальгии вспоминал вот примерно такой же пасмурный день в Чили, на побережье другого океана, когда чёрт его столкнул с этим Розенблюмом… Так было всё отлично по ту сторону Анд: мирная, в меру коррумпированная страна, доступные девки, неплохое жалование за практически dolce farniente[44]… С приездом этих двух европейцев всё встало с ног на голову, а совсем ещё недавнее прошлое грозило уже никогда не вернуться в будущем.

Поиски таинственных «немецких физиков» упёрлись в толстую стенку полнейшего непонимания местных властей. Насколько проще было в Сантьяго, где один вид зелёных бумажек с изображением любого американского президента приводил местных чиновников в радостную оторопь и заставлял просто лучиться желанием угодить подданным Дяди Сэма.

Здесь тоже брали взятки. Причём, в отличие от своих коллег по другую сторону гор, гораздо более крупные. Брали, благожелательно улыбались и… практически ничего не делали. Точнее, делали вид, что неистово пытаются что-то делать. Воду в ступе толкли с таким вдохновением, что искренности исполнения пожеланий американских эмиссаров местными чиновниками могли бы позавидовать самые талантливые актёры любых академических и королевских театров мира. В самых различных ведомствах истово кивали, небрежно сталкивая пачки купюр в ящики столов, и — разводили руками. Мол, ничего не поделаешь, немцев в стране немеряно, но искомые вами особы не найдены, и, скорее всего, границу Аргентины не пересекали.

Всё это начинало напоминать бег по кругу. Прошло уже несколько месяцев, а они ни на йоту не сдвинулись с места в своих поисках. В ход пошли даже связи с местными бандитами которые готовы были мать продать за пачку «зелёных» … Но когда касалось немецких физиков, всё у них почему-то не складывалось. И даже от денег они отказывались зачастую, крестясь при этом и поминая всуе Деву Марию. Даже флегматичны Розенблюм время от времени разражался такими изысканными проклятиями, что даже привыкший к общению с портовыми амбалами и дремучими контрабандистами дон Энрике, владелец ранчо Каса Нуэстра, спешил зажать уши своему малолетнему сыну Фернандо.

Единственным, кого, казалось, совершенно не интересовала тема физиков, был неутомимый Бонненкамп. Он с раннего утра куда-то исчезал, время от времени испрашивая у Розенблюма очередную сумму на текущие расходы, возвращался поздно вечером, усталый, как чёрт, голодный, но совершенно невозмутимый. И хладнокровно вымарывал на схеме, тщательно вычерченной Розенблюмом прямо на стене обширного амбара фермы, очередной квадрат, обозначающий зону поисков. Иногда после такого его вояжа Уолш находил в газетах сообщение об очередном нераскрытом убийстве.

Редрик мотал головой, пытался что-то внушить Бонненкампу, но не мог не признать эффективности немецкого метода, позволяющего обрезать ненужные связи и всячески ограничить район возможных поисков.

Именно после одного такого таинственного исчезновения Мартин вернулся с какой-то сумкой, которую бросил на стол, перед Уолшем и своим непосредственным начальником. Последний медленно поднял на него взгляд:

— И что это, Мартин?

— Сумка, — столь же коротко ответствовал немец. Розенблюм усмехнулся, но не подал виду, что