желания срубить меня с одного удара и втоптать в землю катком. Но обломается пионер…

— Размажь его!

— Мочи!

Публика перевозбудилась. Что нужно народу? Хлеба и зрелищ! На ужин все плотно поели, а вот зрелище легкомысленно обещал дать Лев.

В прежней форме я усадил бы его на пятую точку первым же встречным ударом, благо дыры между его кулаками были километровыми, хоть фигуристку в выбросе кидай. Плюс опущенное плечо, и печень на обозрении, как на выставке Ван Гога.

Но тогда — это не сейчас. А сейчас — это здесь… Я хорошо понимал, что в перчатках, формально десятиунциевых (а по факту — там, где ударная поверхность, почти нет набивки), у меня не хватит мощи решить вопрос разовым ударом. Лев поднимется, соберется в кучу, уже без понтов будет нападать и технику подключит, и тогда мне точно несдобровать.

Выход был один. Я высоко поднял руки, поставил на место локти и плечи, полностью перекрывшись от голых кулаков соперника. Ну и для верности согнулся бубликом. Главное натиск первый сдержать, а дальше — есть мысля!

Первый же мощный удар прилетел в перчатку, меня болтануло, как неваляшку, но упасть не дал второй удар, который меня в полете подобрал и выровнял. Лев лупил со всей дури, отводя руки и вкладывал всю силу и свою массу в каждый удар.

Я слышал его по-настоящему львиное рычание на каждом выдохе. Парень разъярился не на шутку. Лупил будто в последний раз в жизни…

Я выстоял, но пришлось тяжко. Стартовым натиском он заставил меня дезориентироваться и искать пятый угол. Я несколько раз натыкался на толпу пионеров, но дети — они куда кровожадней взрослых, поэтому меня плотно взяли в кольцо.

Большие перчатки помогали хорошо защищаться и, как перчатки инфилдера, ловили кулаки Левы, будто бейсбольный мяч.

— Получай, козел! — шипел Лев, взвинчивая темп. — Ты не знаешь, с кем связался!

Мне только этого и было надо. Не знаю, сколько придется отлеживаться после такой трепки и во что превратятся мои руки, но я вполне осознанно принимал весь урон из глухого блока. И чем сильнее были удары Льва, тем ближе я оказывался к поставленной цели. Прилетало настолько сильно, что несколько раз пришлось поднять колени для защиты, не по правилам — да, но хотелось хоть как-то смягчить удары.

Не знаю, сколько продолжался натиск, но после очередного сумасшедшего свинга меня бросило на землю. Я больно ударился локтем, прикусил капу.

— Первая кровь! Первая кровь!

Шпала втиснулся между нами, оттеснив Льва.

— Все, сдаешься? — Шпала вылупился на меня.

Я молча помотал головой. Еще чего не хватало. Я пока даже не начинал. Тогда Шпала решил, что хочет получить свою минутку славы, и возомнил себя рефери:

— Раз, два, три!.

Он начал отсчитывать мне нокдаун с настолько невозмутимым выражением лица, что позавидовал бы Миллс Лейн. Лева пренебрежительно и победоносно хмыкнул и отошел на несколько шагов, видимо, посчитав, что со мной все кончено. Продолжить у шахматиста, конечно, не хватит духу, ни сил.

Как бы не так, я пользовался моментом и несколько секунд сидел на земле, приходя в себя. Голова не плыла, он ни разу не попал вчистую (иначе я бы не сидел, а лежал), но передышка определенно требовалась. Я коснулся перчаткой лица и увидел, что, несмотря на защиту, у меня течет кровь носом. Но главное, что и у Льва легкие оказались отнюдь не без размера. Он переминался с ноги на ногу, опустив руки, а грудь быстро вздымалась вверх-вниз. Ага… Для него это был тревожный сигнал.

— Семь! — выдал Шпала.

Пора подниматься. Я гулко выдохнул и встал, занимая боевую стойку. Лев, на лице которого не было ни одной царапины, только что тяжело дышавший, широко раскрыв рот, теперь выпучил глаза. Да, братец, мы тоже не пальцем деланы. До тебя это чуть позже дойдет.

Болельщики взорвались одобрительным улюлюканьем. Так всегда бывало, когда явный фаворит начинает продувать темной лошадке. И тем самым забирает на себя симпатии зрителя. Плавали — знаем. Льву такое явно не понравилось, лицо его перекосилось в недовольной гримасе. Отчего и дыхание го еще больше сбилось.

— Точно махаться хочешь? — глядя на меня, уточнил Шпала.

Этот ещё не дал эмоциям полностью увлечь себя и смотрел на всё более или менее трезво — сообразно своим компетенциям.

— Продолжаем, — отрезал я, поднимая перчатки выше.

— Бокс! — Шпала разрезал воздух ладонью сверху вниз и спешно отошел с «линии боевого соприкосновения».

Энтузиазма у Льва чуть поубавилось. Но ударять в грязь лицом боксер совершенно не хотел. Собственная крутость, о которой в лагере едва ли не легенды слагали, вынудила его вновь пойти вперед с открытым забралом. Дыр в его обороне появилось еще больше, но я не спешил ими пользоваться — рано! Как бы ни хотелось, тут надо чуточку подождать.

И если в первой атаке Лев выжигал поле боя напалмом, то на этот раз количество ударов снизилось, скорость тоже заметно упала. Хотя свинги по-прежнему доносили чувствительный урон. И от каждого такого удара приходилось всем телом вздрагивать.

Я стискивал зубами капу и продолжал терпеть натиск.

— Ты… драться… собираешься⁈ — прошипел Лев между ударами.

— Так ты начинай! — ответил я через перчатки.

Слова еще больше взъярили соперника, и он кинулся на решительный штурм.

Ставка сработала. Я правильно предположил, что курение втихаря не доведёт пацана ни до чего хорошего, кроме проблем с дыхалкой. И бежал он на меня, уже вывалив язык едва ли не на плечо.

Шаг за левую ногу.

И! Удар!

Хук жестко влетел Льву в солнышко. Его проняло знатно, причем тряхнуло с головы до пяток. Дыхание, без того сбитое, помахало рукой. Как рыбу, выброшенную на берег, Льва согнуло, и он судорожно принялся хватать ртом воздух.

Шаг за правую ногу Р-араз! И я хлестко пробил ему по печени. Он попытался отмахнуться, снова со всей дури запустил свинг, но тут я отскочил.