class="p1">— Да, и то и то. — Я с трудом могу выговорить слова, мое лицо горит от унижения. Доктор издает хрюкающий звук, который мог означать что угодно, и мгновение спустя я чувствую его прикосновения в слишком интимных местах. Несколько дней назад, у Диего, у меня был бы хотя бы щит из волос на лобке, но теперь я голая и гладкая по требованию Хавьера. Это делает прикосновения врача еще более интимными, от которых мурашки бегут по коже.

Его пальцы проникают внутрь меня, исследуя места, к которым раньше прикасался только Найл. Его рука ощупывает мой живот, он заглядывает мне между ног, и все это время я не отрываю взгляда от резных плиток на потолке надо мной, желая оказаться где угодно, только не здесь. Я хочу ударить его по лицу. Я хочу увидеть, как его зубы разлетятся по комнате. Я хочу дать отпор.

Я не могу, или Найл умрет.

Повинуйся, повинуйся, повинуйся.

Врач велит мне снять рубашку, и он трогает мой живот, слишком долго осматривая мою грудь. К тому времени, как он берет образец крови и говорит, что я могу поправить одежду, у меня сводит живот от тошноты.

— Результаты теста будут доступны утром, — спокойно говорит он, собирая свои вещи. — Она вся ваша, — добавляет он, когда входят охранники, явно прислушивавшиеся к тому, что происходило внутри.

Я не вижу Диего, когда меня отводят обратно в мою холодильную камеру, но и Найла я тоже не вижу. Первое приносит облегчение, от второго у меня сжимается сердце в груди, когда осознание приходит ко мне в тот момент, когда я возвращаюсь в свою комнату. У меня нет реального способа доказать, что Хавьер будет придерживаться условий сделки. Возможно, я больше никогда не увижу Найла. Они могли бы сказать мне, что его отправили обратно к моему отцу, хотя они могли бы убить его в любом случае. Я не буду знать наверняка, так или иначе, и только это удержит меня от невыполнения условий сделки. Если я не взбунтуюсь, Найл будет жить, или я могла бы прожить всю свою жизнь покорной женой Диего, и Найл все равно был бы в земле. Это знание поражает меня сильнее всего, и я спешу в ванную, едва успевая дойти до туалета, прежде чем меня рвет тем немногим, что я съела сегодня.

Я долго сижу на холодном каменном полу и плачу. Поскольку меня некому было услышать или сделать выговор, незачем было оставаться сильной, я дала волю рыданиям, сгорбившись и обхватив руками ноги. Я чувствую волны вины, боли, печали и даже сожаления, как бы тяжело с этим ни было смириться. Я не хочу сожалеть о своих ночах с Найлом. Они были идеальными, страстными, приятными и невероятными для нас обоих. Я чувствовала и испытывала то, чего никогда не могла себе представить, и я знаю без тени сомнения, что он получал такое же удовольствие в те ночи.

О чем я сожалею, так это о том, что не сказала ему правду задолго до того, как это могло вызвать столько проблем у нас обоих. Я сожалею, что солгала ему… единственному мужчине, к которому я когда-либо чувствовала что-то вроде любви и к которому когда-либо буду испытывать. Тогда я знала, что это, должно быть, было страстное увлечение, кто может влюбиться за три дня? Но теперь, после того, что он сделал для меня или пытался сделать, все, что я могу чувствовать, это искажающее чувство, которое очень похоже на самый болезненный вид любви, который я только могла себе представить.

Все вышло из-под контроля. Я знаю, что во многом это моя вина, но я тоже зла, в основном на своего отца за то, что он отдал меня Диего. Я бы пошла к мужчине, похожему на того, с кем он обещал меня обручить, к кому-то ближе моего возраста, к кому-то менее жестокому. Найл мог бы улететь домой, наша неосторожность все еще была-бы в секрете.

Наш ребенок, если он есть, жил бы.

Новая волна рыданий вырывается из меня, когда я прижимаю руку к животу. Еще одно сожаление, я остановила Найла, когда он попытался дотянуться до презерватива. Я хотела его и только его, хотела, чтобы какая-то маленькая частичка его осталась со мной, живая память о нашем времени вместе. Теперь я жалею, что не сделала все, что в моих силах, чтобы остановить это. Я в ужасе от того, что беременна, боюсь того, что произойдет, и больше всего скорблю из-за этого выбора. Диего никогда не позволит мне оставить ребенка, если он есть. И эта потеря больше, чем что-либо другое, заставляет меня чувствовать, что последние кусочки моей души разрываются в клочья.

Все, чего я хотела, это почувствовать вкус свободы, но в итоге я причинила боль стольким людям.

Я едва успеваю вернуться в спальню после того, как ополоснула рот и лицо, когда дверь открывается. Охранник встает напротив, пропуская Диего в мою комнату. Я холодею, когда вижу его, замираю, пятясь к спинке кровати, и по выражению его лица вижу, что он наслаждается моим страхом.

— Я только что вернулся после просмотра того, что Хавьер сделал с твоим любовником, — усмехается он со злобной улыбкой на лице. — Я никогда не видел такой тонкой работы, правда. Едва ли дюйм плоти остался нетронутым. Он все еще жив, на данный момент, благодаря вашей сделке. Но я хочу услышать это от тебя сейчас, вслух, или я спущусь вниз и скажу Хавьеру, чтобы он закончил работу.

Холодный страх пронзает меня. Я тяжело сглатываю, хватаясь за край кровати для опоры.

— Я уже сказала…

— Подойди сюда, Изабелла, и скажи это снова. Или Найл поплатится жизнью. Похоже, тебе нужно меня умиротворять обещаниями, а не Хавьера Агилара.

Мне требуется вся моя сила, чтобы сделать шаг вперед, преодолеть расстояние между мной и Диего. Мне хочется плакать, бежать, драться, но вместо этого я ставлю одну ногу перед другой, пересекая комнату к своему жениху.

Этого человека, мой отец, выбрал за меня.

Повинуйся, повинуйся, повинуйся.

Почему-то я не отстраняюсь, когда он берет меня за руку.

— Ты обещаешь быть моей хорошей и послушной женой, Изабелла? — Спрашивает Диего, его темные глаза-бусинки пристально смотрят на меня, и я неуверенно киваю.

— Да, — шепчу я, выдавив это слово.

— Обещаешь ли ты лечь со мной, когда я потребую, выполнять все действия, которые муж может потребовать от своей жены, обслуживать меня так, как я хочу и как я приказываю?

Я чувствую привкус желчи в горле, и мне интересно, что бы сделал Диего, если бы меня вырвало на него здесь и сейчас. У меня такое чувство, что я знаю, и я киваю, сильно закусывая нижнюю губу, чтобы побороть