– В доме за мостом. Я не знала, куда мы едем, но видела, что через реку. А где дядя?..

– Как это ты его не заметила? – удивился Голландец. – Мост увидела, а дядю – нет? Он же вышел и уехал.

– Наверное, когда я ходила на кухню попить.

– Так и есть, растяпа. Ну, поехали домой. Только сначала заедем в одно место.

– Мама скоро приедет с работы.

– Серьезно? Тогда берем ноги в руки и бежим.

Она рассмеялась.

Мокрая одежда резала складками с головы до ног. Таксист поначалу не заметил, что Голландец только что из душа, а потом возражать было поздно – тот уже сел на сиденье. До дома они доехали быстро. Вдвоем спустились на парковку и так же быстро выехали.

– Да, дорогая! – весело, насколько был способен, крикнул он в ожившую трубку мобильника, выхватив ее из кармана.

– Что происходит?!

– Милая, тебе ночью снились кошмары, я дал тебе снотворное! Я думаю, это из-за того трупа, что нашла милиция.

– Голландец…

– Ты уснула, а я позвонил в студию, чтобы тебя не потеряли. Я скоро буду дома, Соня!

– Голландец…

– Как голова? После снотворного обычно состояние, как после Нового года…

– Голландец, тебя ищут.

– Меня всю ночь искали. Три раза приходили.

– Они сейчас здесь…

Голландец посмотрел в зеркало заднего вида. Девочка сидела в кресле и вглядывалась в пейзаж за окном.

«Девочка с хорошей памятью. Вот чего мне сейчас совершенно не нужно», – подумал он и вынул из бардачка набор открыток. Восемнадцать самых известных картин Пушкинского музея. Зажал в трубке микрофон и протянул через плечо:

– Посмотри картинки!.. Да, милая? Что-то со связью… И что им нужно?

– Ты убил его?

Он отнял от уха трубку и оглянулся. Потом снова приложил. Ему нужно было выяснить, кто задал этот вопрос.

– Соня?..

– Я говорю, к тебе приехали. Человек утверждает, что ты его знаешь.

Он оглянулся.

– Убил? – спросила девочка.

– Сейчас поговорим, – пообещал Голландец и снова вернулся к телефону. – Как они себя называют?

– Жданов, – после небольшой паузы ответила Соня. – И еще звонил мамин ухажер.

– Игорек? А ему-то что от меня надо? Шкаф передвинуть?

– Что мне сказать господину Жданову?

– Дай ему трубку, – услышав на том конце связи покашливание, которое не могла издавать Соня, он спросил сразу: – Какого черта тебе надо, черный копатель?

– Боже ж ты мой, как грубо. Кто виноват, что я зарабатываю больше вашего?

– Тебя выгнали с двух аукционов, решением суда тебе запрещено подходить к произведениям искусства ближе чем на семьсот метров. Ты спекулянт и мошенник. Я все правильно упомянул?

– Нет, не все. Не все правильно! Не семьсот метров, а заниматься экспертной оценкой картин! Кто бы запретил мне ходить по музеям? – Обиженно бормоча что-то, Жданов высморкался и заговорил уже пискляво, в нос: – И чего это вы напали на меня? Мой возраст должен заставить вас прислушаться к моему мнению в первую очередь.

– Эльдар Эмильевич, вы засранец, каких свет не видывал, но если уж пришли в мой дом, зная, что я успею выбросить вас из окна быстрее, чем вы поздороваетесь, значит, дело действительно важное. Я тут немного в суматохе дел, поэтому не могли бы вы изложить свои вопросы в двух словах, чтобы я хотя бы немного был в курсе предмета предстоящего разговора?..

– Если в двух только, то пожалуйста, – Ван Гог.

– Предмет разговора сузился на два миллиметра. Хорошо, я скоро буду.

– Желательно сейчас.

– Я уже подъезжаю к дому. Тридцать минут.

– Вы разрешите воспользоваться гостеприимством прекрасной Сони?

– Не возражаю.

– А вы не боитесь, что я уведу от вас эту богиню?

– Куда? В дом престарелых? И потом, вы засранец, а она засранцев терпеть не может. Когда вы ее достанете, она убьет вас ложкой, – отключив связь, Голландец посмотрел в зеркало.

– Таня, я забыл, о чем ты меня спрашивала.

– Ты его убил?

– О чем ты? Он ушел.

– Я не уходила на кухню.

– Взрослых обманывать нехорошо.

– А детей можно?

«Проблемы наворачиваются, как веревка на локоть».

– Ты говоришь глупости. Сейчас заедем к одному дяде, я поговорю с ним, и мы поедем к тебе домой. Поняла?

На этот раз дорога к дому капитана заняла всего десять минут. Голландец остановил машину у подъезда, вышел и скрылся в подъезде. Девочка открыла упаковку и стала рассматривать репродукции.

Он позвонил в дверь, почесал нос и, едва дверь открылась, изо всех сил врезал капитану в челюсть. Расслабленный, не готовый к нападению, он даже не посмотрел в глазок. И теперь падал, храня в памяти мысль о том, что его сбило электричкой. Как в подъезде дома на улице Костикова появилась электричка, он подумать не успел.

На всякий случай, храня себя от неожиданностей и неприятных сюрпризов, он вошел в квартиру. На кухонном столе стояла чашка с горячим чаем, в гостиной тоже никого не было. Зато в одной из спален в кресле сидела женщина, и все прямо указывало на то, что она давно бы уже встала, будь ее воля. Но от ее воли ничего не зависело. Намертво прикрученная скотчем к спинке и подлокотникам, она бросала наполненные ужасом взгляды то на Голландца, то на топор, лежащий под ее ногами. Ее била нервная дрожь, казалось, она сходит с ума. Приблизившись, он вынул из кармана нож и выбросил из рукоятки лезвие. Женщина дернулась, и лицо ее, перетянутое скотчем, исказилось в беззвучном крике до неузнаваемости. Он протянул руку и легким осторожным движением вспорол скотч между губ.

– Помогите… – успела произнести она и начала терять сознание. – Не пускайте сюда детей…

Отойдя на шаг, он осмотрелся.

Топор лежал и сверкал. Испачканный кровью, он ждал ухода Голландца и возвращения хозяина. А рядом с ним, как наперстки, лежали три отрубленных пальца.

«Что это здесь у нас происходило?»

– Нет-нет, мэм, вернитесь! Я хочу знать подробности!

Он поднял руку, чтобы привести ее в чувство тем способом, который женщины обычно не любят, но вспомнил о трех пальцах и решил, что это будет уже слишком. В кухне он натянул на руки мокрые, из рюкзака, матерчатые перчатки. Распахнул с грохотом холодильник, нашел взглядом початую бутылку водки и вернулся в спальню. По дороге бросил взгляд налево. Капитан валялся в прихожей на полу, словно отброшенный от двери взрывной волной.

Несколько вялых глотков вернули женщину к жизни.