и испытывать оргазм?». Интернет предлагал немалое количество информации на эту тему. Распространённый совет «Поговорите со своим партнёром, обсудите ваши потребности» не работал. Оставалось научиться испытывать удовольствие от того секса, который у меня был.

«Ты слишком зажата!», «Главное расслабься!», «Быть фригидной немодно!», «Качай интимные мышцы!», «Развивай свою чувственность!» — твердили разные сетевые секс-коучи и прочие псевдоэксперты.

По всему выходило, что оргазм — это что-то вроде тонкой талии. Он должен быть у всех. Без него ты не то чтобы прямо ненормальная, но вроде как второй сорт. У кого-то способность легко достигать оргазма есть от природы. А если нет, тогда нужно стараться, работать над собой, и оргазм непременно появится. И я начала работать. Делать упражнения. Пытаться «изучать своё тело и сексуальность».

И Алекс, конечно, активно мне в этом изучении помогал.

Например, повсюду искал и находил дефекты.

По его словам, моё лицо было привлекательным, но… требовало некоторых изменений, чтобы стать по-настоящему красивым. Это заключение вполне соответствовало моим внутренним ощущениям: начиная с раннего подросткового возраста, когда я много времени проводила перед зеркалом в попытках установить, хороша ли девица, явленная мне в застывших кварцевых водах, я заподозрила, что нос мой слишком большой, широкий и бесформенный. К тому же одна ноздря заметно больше другой.

Казалось, мой нос сделали из дрожжевого теста: сначала слепили остреньким и аккуратным, но в процессе расстойки он разбух и оплыл. Алекс постоянно повторял, что как только у нас появятся деньги, необходимо будет отправить меня на пластическую операцию. Не знаю, ненавидела ли я свой нос настолько, чтобы позволить кому-то его кромсать. В любом случае, денег у нас не было.

А вот открытие Алексом другого моего уродства стало для меня ошеломляющей неожиданностью. Это были родинки. Родинки на моём теле были буквально везде, даже на ладонях. Но я никогда не брала их в расчёт, измеряя собственную привлекательность. Я просто не знала, что они имеют значение. Это не изгибы, не формы, не размеры, не обхваты. Разве кто-нибудь скажет: «Смотри, какие у той тёлки классные родинки!»?

Я думала, что родинки или не имеют значения вообще, или это что-то милое, что придаёт телу индивидуальность. Например, однажды, когда я была ещё совсем маленькой, мой отец в порыве нежности, какие случались у него нечасто (пару раз за всю мою жизнь, если быть точной), указал на мою руку ниже локтя и, стесняясь собственной сентиментальности, сказал: «Смотри, у тебя тут целая звёздная карта. Вон Малая медведица, а выше другое созвездие…». Поскольку замечание такого рода было невероятной редкостью, оно очень глубоко врезалось в мою память, и я годами тщательно его оберегала и щепетильно следила за условиями хранения, чтобы оно не дай бог не заплесневело, не покрылось пылью и не потускнело.

Но, во-первых, отец говорил о родинках на руках, а Алекс — о родинках на животе, шее и груди, а во-вторых, отец высказался всего однажды, и воспоминание о том случае, хоть и было бережно хранимо, не могло выдержать натиска ежедневных атак Алекса. Он прямо так и говорил: «Они отвратительны, они уродуют твоё тело. Их необходимо удалить при первой возможности».

Возможность никак не подворачивалась, поскольку на удаление нужны были деньги, которых, как я уже говорила, не было.

Нельзя сказать, что до встречи с Алексом я считала своё тело невозможно прекрасным. Я думала, что оно нормальное. Не хуже, чем у большинства. Теперь же выяснилось, что оно уродливо. Потому что родинки пока что не были отделены от него, они были его частью. И поскольку они были распределены по торсу довольно равномерно, это могло означать только одно: пока их не удастся удалить, вся верхняя часть моего тела будет выглядеть отвратительно. Желательно, чтобы её никто никогда не видел. На пляже я носила исключительно закрытые купальники.

Но ведь есть ещё и нижняя часть тела, может быть, хотя бы она достаточно хороша? Увы, она начиналась слишком костлявой, плоской задницей и заканчивалась обломанными ногтями на пальцах ног, которые делали сами пальцы омерзительными. Я ломала их, когда ногти на руках заканчивались, или пытаясь совладать со своей вредной привычкой и сохранить приличный внешний вид верхних конечностей. К счастью, пальцы ног почти всегда прятались за тканным прикрытием носков или кожаной бронёй обуви.

Наконец, маленькой дополнительной деталью к масштабным несовершенствам было моё оглушительно громкое мочеиспускание. Необычно, неестественно громкое. Каждый раз, когда я выходила из туалета, Алекс брезгливо замечал: «Ты что, не можешь делать это потише? Ссышь, как корова». Иногда он орал мне это через дверь.

Я ёрзала на унитазе, стараясь найти такую позицию, в которой звук станет менее звонким, сливала воду, как японские женщины до изобретения специальных шумоподавляющих устройств, открывала кран над раковиной, включала громкую музыку. Мне казалось странным делать всё это дома, в квартире, где я живу, но как иначе, если у моего организма такая досадная, неприятная особенность? Впрочем, заметив, что я пытаюсь заглушить звук, Алекс стал издевательским тоном отпускать реплики типа: «Что, хочешь, чтобы люди не узнали как ты звонко ссышь?» или «Ты что, меня стесняешься? Совсем сдурела?»

Но это ещё не всё. Однажды, пасмурным вечером, Алекс затеял странный разговор.

— А у тебя влагалище всегда было таким или это из-за патологических родов? — совершенно будничным тоном спросил он.

— В смысле? — удивилась я, потому что после родов была у гинеколога, и она сказала, что у меня всё в порядке. — Я проверялась — у меня всё в норме.

— Да, но гинеколог же, наверное, не видел твоё влагалище до родов? Как он мог узнать, что оно не изменилось?

— Так, а что там такое? — спросила я из эпицентра закипающего беспокойства, проигнорировав даже превращение женщины-врача в «его», что в обычных обстоятельствах мне было не свойственно.

— Да ничего такого, но оно странной формы. Сначала нормальное, а внутри широкое, как растянувшийся носок.

— Наверное, небольшое растяжение после родов у всех бывает?

— Не говори ерунды, я трахался с родившими, после родов всё должно восстанавливаться до первоначального состояния. Хотя, у тебя же были не нормальные роды, может быть, в этом дело…

— А что очень сильно заметно? — я уже по-настоящему испугалась.

— Да, не хотел тебе говорить, но это очень выражено. Сложно не заметить.

И после некоторой паузы сочувственно добавил:

— Не повезло тебе с этими родами. Но не расстраивайся — в конце концов, ты же не виновата.

Так обнаружилось, что у меня есть ещё одно, невидимое уродство, которое, к счастью, не сложно скрывать — достаточно просто не