Сначала я… ну, чтобы их не светить, если их не видели. Я ж последним пришёл.

— Вот, соображаешь ведь, когда захочешь. Ладно, давай мне Беллу.

— Привет, Егор, — бодро вступает она.

— Привет, Белла Наумовна. Слышала?

— Да, сейчас срочно займусь эвакуацией склада.

— Нет! — категорически возражаю я. — Если они прослушивали Гену, то, скорее всего, и за складом уже следят. Нужно всё бросать, как есть, а людям посылать команду не выходить на предприятие. Чтобы ни одного человека не было.

— Ты обалдел что ли, Егор⁈ — вскидывается она. — Ты знаешь, на какую сумму там продукции? Мы ещё затраты не окупили, а теперь получим ужасные убытки, потому что нужно будет заказчикам деньги возвращать или товар.

— Это мы разрулим, — бросаю я.

— Мы⁈ — возмущённо повторяет она. — Кто это «мы»? Ты что ли будешь с заказчиками объясняться? Мне придётся. И на ножи, в случае чего, меня поставят, а не тебя.

— Ага, — соглашаюсь я. — А так всех нас не на ножи, а меж жерновов правосудия поместят. Думаешь, первый секретарь захочет ради нас голову в духовку пихать? Да, даже если и захотел бы, что он против генпрокуратуры сделает? Генсек из-за него подставляться и просить не станет, особенно если доказательства преступления будут железными. Никто не придёт на помощь. Подумай трезво и здраво, Белла Наумовна. Никто! Поэтому бросай всё, что там есть. Все остатки и всё оборудование не дороже денег, понимаешь? Или ты хочешь стать одной из немногих женщин развитого социализма, которой пустили пулю в затылок?

В моём будущем так и случилось, между прочим. Хотелось бы этого избежать… По поводу того, что никто не придёт на помощь я, возможно, несколько преувеличиваю, ведь у неё, у Беллы, в моём времени ситуация немного другой была, но рисковать бы не хотелось.

— Тьфу на тебя! — зло отвечает она.

— Вот, то-то и оно! — ставлю я финальную точку, будто вжимаю перстень с родовой печатью в застывающую кляксу сургуча. — Никаких спасений материальных ценностей! Людям команду бежать врассыпную и опускаться на дно жизни. Будем выжидать.

— Ладно, — неохотно соглашается она. — Ладно, ты прав…

— Хорошо, давай мне Анатолия.

Толику я даю команду усилить охрану Беллы, моих родителей и Гены с его молодой и беременной жёной. Причём, родители и Гена должны охраняться буквально тайно. В случае с родителями — чтобы они сами ничего не заметили и не почувствовали. А в случае с Геной и Дружкиной — чтобы не заметили окружающие.

Задачи, конечно, непростые, но что делать-то. Делать нечего… Какие времена, такие и задачи. От прокуратуры эта защита, ясное дело, не поможет, а вот от грузинских бандосов — вполне. Ситуация сейчас такова, что они-то тоже могут быть причастны к этому делу. А если нет, всё равно могут оказаться поблизости, чтобы нанести удары по моим слабым местам.

Утром, только я появляюсь в своём кабинете, мне в ГлавПУР звонит Гурко и просит подъехать.

— Марк Борисович, мне нужно быть у шефа через полтора часа. Думаете, успею?

— От тебя зависит, — хмыкает он. — Мне много времени не потребуется. Десять минут, не больше.

— Окей, тогда скоро подъеду, — соглашаюсь я.

— Что за американизмы? — ворчит он. — Ты же патриотическое движение создаёшь, а сам вот это всё.

— Сорри, — усмехаюсь я. — Больше не буду.

Он молчит какое-то время и решает не вестись на мои подначки.

— Жду, — наконец, нарушает он молчание. — Вейтинг фор ю, пал.

— Ну, что? — кивает он, приветствуя меня, когда я появляюсь в его кабинете. — Хау ар ю?

— Я уже понял, — улыбаюсь я, — что английский у вас очень натуральный, нэйтив, можно сказать.

— Молодец, — отвечает он. — Юный полиглот. Но давай, не вызывая лишних и ненужных вопросов, поговорим по-русски.

— Давайте, Борис Маркович, — соглашаюсь я. — Я русский бы выучил только за то, что им разговаривал Ленин.

— Ох, Брагин, паяц ты, а не серьёзная фигура политического небосвода.

— А я и не претендую на такое звание. На фигуру то есть.

— Ладно, вот какое дело. Звонил Медунов из Краснодара, сказал, что летит сюда. Что-то там случилось у него. Хочет с разными ответственными товарищами встречаться, в том числе с моим непосредственным начальником.

— Это он зря, — пожимаю я плечами и усаживаюсь на стул за приставным столом.

— Почему? — хмурится Гурко, а я поднимаю голову и внимательно разглядываю висящий на стене, портрет генсека.

Он смотрит на меня непроницаемым, но, скорее добрым, чем недобрым взглядом. Серьёзно смотрит, без улыбки, хотя пошутить, как известно, совсем не дурак.

— Почему? — повторяет Гурко.

— Так не любит он его. В смысле, Черненко не любит Медунова. Я думаю, Константина Устиновича Горбачёв подзуживает, сколачивает группировку Ставропольскую. Боится, что тот обойдёт его на повороте. В борьбе за генсечье место.

— Тьфу, что за слово такое…

— Ну, простите, я старый солдат и не знаю слов любви, а вы ведь всё поняли. Ваш шеф метит в цари после ухода Леонида Ильича.

— Ты-то откуда знаешь?

— Я? От Брежнева, разумеется. Вот, делюсь с вами ценнейшей информацией.

Я улыбаюсь, а Гурко хмурится, но ничего не отвечает. Переваривает степень правдивости моих высказываний и степень откровенности моих бесед с вождём прогрессивного человечества.

— В общем, Егор, Медунов предлагает ещё сегодня часиков после трёх. Ты как, найдёшь немного времени?

— Найду, конечно, — киваю я. — Он вас попросил все встречи организовать?

Гурко щурится и ничего не отвечает. Ещё бы, за спиной шефа такие штучки проворачивать явно небезопасное занятие.

— Молчу-молчу, — поднимаю я руки. — И не в свои дела не лезу.

К Андропову меня не пускают. Сегодня он занят.

— Иди в расположение части, — холодно кивает Кири-Кири. — Побудь немного по месту службы. Когда Юрий Владимирович освободится, тебе сообщат.

— Хорошо, — недовольно отвечаю я. — А когда это примерно может быть? А то у меня несколько важных деловых встреч запланировано.

— Отставить разговоры, рядовой! — недовольно прикрикивает он. — Сейчас твой Бог и царь председатель КГБ, ясно? Что скажет, то и будешь делать. А встречи твои никого, кроме тебя не трогают! Есть вопросы?

— Один. А если у