лиц, и все понимаешь верно, – отсмеявшись, проговорил голос. – Однако ты был настолько тупым, что решил, будто сумеешь справиться с теми, кто навсегда победил саму смерть. Посему отправляйся-ка ты к Сестре, которая от тебя отказалась, но по-прежнему любит тебя. Думаем, тебя там ждет достойный прием».

Они знали обо мне абсолютно все. Даже то, чего я и сам не знал. Может, именно из-за того, что Сестра все еще благоволит мне, я до сих пор жив?

«Береги голову, глупый сталкер, – хохотнул голос. – Она пригодится нам для оформления коридора».

Повинуясь невидимой ментальной мощи, я взлетел вверх еще выше – и эта же сила швырнула меня вниз, на каменный пол, отполированный до зеркального блеска…

Смерть была неминуемой – вряд ли кому-то удавалось выжить при падении с ускорением на камень с высоты примерно в десять метров. Я видел сверху, как стремительно приближается мое тело к этому каменному зеркалу, понимая, что, как только коснусь своего отражения, превращусь в кожаный мешок с переломанными костями и с кровавой кляксой под ним.

Как всегда бывает в такие моменты у всех людей на земле, время замедлилось… Не знаю, зачем в каждого человека встроена эта функция. Чтоб осознал, что ему трындец? Для чего? Не лучше ли – шлеп! – и все, без этих последних переживаний, довольно мучительных для психики?

Но природе виднее, и я летел словно навстречу самому себе… Символично, блин. Хоть рожу напоследок сменю, сдохну со своей – благо, возврат до заводских настроек даже движения рук не требует, достаточно просто отпустить волевой контроль над мясом и костями лица…

И тут меня осенило!

Если я могу управлять лицом, перестраивать собственную плоть, значит, я и остальное тело могу также перестраивать по своему желанию?

И я представил себя… котом. Большим котом, падающим с высоты. С легкими костями, гибким позвоночником, густой шерстью – и способностью рефлекторно приземляться на четыре лапы…

И тут мое сознание словно разделилось. Одна – рациональная его часть – утверждала, что ничего не выйдет. А вторая…

Блин, вторая была не мной!

В меня словно вселился кто-то, точно знающий, что надо делать. И не я, а он за меня расставил мои ноги и руки максимально широко и немного книзу. Он, не я, послал немыслимо болезненное, выкручивающее напряжение в связки плечевых, локтевых и коленных суставов, в мышцы рук, ног, шеи… Я сейчас был словно один комок немыслимой боли, словно пружина, умеющая чувствовать боль при сжатии, когда металл деформируется, принимая на себя нереальную нагрузку…

Но все это не помогло.

Удар был страшным.

Мое тело мгновенно превратилось в комок адской боли – и эта боль легко вышибла меня из меня…

* * *

Еще древние подметили: человек, умирая, потом довольно долго ошивается возле собственного мертвого тела, не в силах поверить, что – все. Что его выперли из уютного, привычного, такого родного дома, и вернуться назад уже не получится.

Вот и я сейчас смотрел на тело, распростертое на полу, осознавая, что я – умер. Снова. И на этот раз, похоже, бесповоротно. Потому что при падении с такой высоты не выживают, кем бы ты там себя ни представлял.

Ну и ладно. Это первый раз умирать страшно. Стоишь такой в шоке рядом со своим трупом, жмешься к нему, страшась того, что будет дальше. А чего бояться-то? Все, жившие раньше, через это прошли. Все живущие – пройдут обязательно. И они, и их дети, и дети детей. Нормальный ход вещей. Все равно что бояться выйти из поезда, пришедшего на конечную станцию – а выйдя, стоять в оцепенении, пугаясь одиночества, опасаясь будущего, горюя о теплом поезде, уезжающем в депо, и глядя ему вслед со слезами на глазах…

Бред, короче. После смерти ничего не заканчивается – просто наступает совершенно другая жизнь. Я точно знаю, со мной это уже было, и потому мне легче. Кто уже выходил из поезда, не боится сделать это еще раз. Правда, надо отметить, что каждый раз это случается по-другому…

Сейчас я не торчал на пороге Края вечной войны, как полагается воину, достойно окончившему свой путь. И не шел по мрачному царству Сестры, которая, если Трое не врали, вроде бы простила своего непутевого брата. Сейчас я как обычный, нормальный, только что погибший человек стоял возле своего мертвого тела, казавшегося слепленным из тумана – зыбкого, нереального, потустороннего…

Ну да, наверное, это нормально. Люди порой по какой-то странной прихоти Мироздания видят призраков, бесплотных, полупрозрачных существ из Иномирья, живущих одновременно в двух вселенных и в эту преимущественно попавших по ошибке. Сейчас я для своего мира был таким вот призраком, которого, небось, и увидеть сможет далеко не каждый, а лишь тот, у кого есть для этого особые способности. А мое мертвое тело для меня уже выглядело по-другому, в виде такого вот призрака, сквозь который просвечивал зеркальный пол зала. Это, конечно, смотрелось необычно, но совершенно не удивительно.

Удивительно было другое.

Я был не один…

В зале вместе со мной теперь находились воины.

И их было множество!

Кое-кто в доспехах эпохи самураев – от богатых до простых, побитых в боях, с вмятинами на шлемах и латах, либо в совсем древних, деревянных. И бездоспешные тоже присутствовали, порой вооруженные простыми палками. Кстати, рядом со мной стоял здоровяк в явно недешевых доспехах, украшенных чеканкой в виде золотых трехпалых драконов. Похоже, это и было ками богатыря Идзумо Такэру, которого в меня подселил Виктор Савельев в Чернобыльской Зоне ради спасения моей жизни.

Были здесь и воины явно из иных миров – шестирукие, с оружием бесформенным, совершенно непонятного назначения. Пара великанов присутствовала – трехметровых, с жилистыми руками до земли. Даже мантикора была. Интересная модификация монстра с человеческим лицом, телом льва, крыльями, хвостом с шипами, четырьмя мощными лапами и четырьмя человеческими руками, в каждой из которых было зажато по короткому мечу.

А рядом со мной стоял сам Виктор Савельев, с ироничной ухмылкой глядя на меня.

– Не ожидал?

Я мотнул головой, еще не до конца придя в себя от увиденного.

– Их всех…

– Да, – кивнул Японец. – Нас всех убил черный меч. И тот, кто убил тебя, сделал большую ошибку, выпустив нас.

Я посмотрел на стеклянные гробы, в которых тускло, безжизненно лежали призрачные тела старцев.

А над их головами распласталось чудовище. Гигантский мозг с множеством глаз и толстых, длинных щупальцев, одновременно похожий и на осьминога, и на паука – правда, ни у того, ни у другого никогда не было столько конечностей.

Глаза ужасной твари едва заметно двигались – похоже, она оценивала обстановку. И, оценив, нанесла удар