22

Опасаясь, что она может прийти на кладбище, когда я занят в библиотеке, я придумал маленькую хитрость. У стены кладбища была навалена гора песка, который использовали рабочие. Я засыпал пару ведер в тачку и отвез к могиле Эммы. Высыпал на расчищенную дорожку и разровнял граблями. Получилась гладкая поверхность, на которой остались бы следы, если бы она приходила. Так поступают охотники, выслеживающие дичь.

Мера оказалась бессмысленной, ибо через два дня после того, как я увидел Маргариту на столе в покойницкой, я, собираясь на обед, столкнулся с незнакомкой в калитке.

Она заметила мое волнение, может, потому что я замедлил шаг или покрылся румянцем, но как бы там ни было, она поняла, что я в затруднительном положении.

– Вы уходите? – спросила она совершенно обычным голосом.

– Да, то есть, нет… – отвечал я, запутавшись.

Она стояла передо мной, я смотрел на нее и думал, что молитвы исполняются, а чудеса происходят.

– Так вы уходите?

– Нет, сегодня задержусь подольше.

– Тогда проводите меня, – сказала она, – если угодно.

Всегда трудно идти с кем-то в паре. Мне было тяжело, потому что я старался идти в ногу со смущенной спутницей, которой было тоже тяжело укорачивать шаг, приноравливаясь к моей походке. Но когда я пошел рядом с ней, тяжести как не бывало, она двигалась не торопясь, словно обычной своей походкой, и то, что мы шли с ней слаженно, тоже показалось мне чудом.

– Тут у вас все так ухожено!

– Стараюсь по мере сил.

– Нужно самому быть очень одиноким, чтобы проникнуться одиночеством других.

Я подумал, что она, наверное, за мной наблюдала, знала, что я живу один, что работаю библиотекарем, что у меня нет друзей.

– Вы сказали, что ухаживаете за могилой из сострадания, – продолжала она, – но сострадание – не простое чувство, оно предполагает небезразличие.

Изредка разговаривая, а по большей части молча, ступая неторопливым, синхронным шагом, мы подошли к могиле Эммы.

– А что означает этот песок? – спросила она, заметив ловушку.

– Наверное, рабочие просыпали, – ответил я торопливо.

Она опустила глаза и осмотрела землю, не слишком-то веря моим словам, потом ступила одной ногой на песок, сильно вдавила и убрала ногу. След получился четкий. Она посмотрела мне в глаза.

– Сделаем так, – сказала она, словно разгадав загадку, – отныне, наведываясь, я буду заглядывать к вам, если застану на месте.

– Я здесь всегда по утрам, – ответил я торопливо, – в полдень практически не бываю.

Твердой ногой она сделала следующий шаг и застыла перед фотографией, словно хотела, чтобы следы оставались четкими и нетронутыми.

Невесть почему, я вздумал поступить точно так же. Протянул правую ногу, стараясь не шевелиться, чтобы не топтать песок, затем подтянул левую и, не удержав равновесие, пошатнулся. Эмма заметила и поспешила на помощь, поддержав меня за руку. Нежданное прикосновение, продолжавшееся миг. Одно из тех, вокруг которых вращаются человеческие судьбы. Я оказался рядом с ней.

Мы оба смотрели на фотографию, но сейчас этот портрет не производил на меня прежнего действия, он был от меня далек, обратно пропорционально близости воскресшей Эммы и неукротимого желания смотреть на нее. Они были похожи, как две снежинки, как два лепестка. Я ей об этом сказал.

– Вы поразительно похожи…

Эмма взглянула на фотографию, словно подтверждая мои слова.

– Кажетесь одним и тем же человеком, – подытожил я.

– Возможно, так и есть, кто может сказать с уверенностью, – смиренно ответила она.

Страдание, с каким она смотрела на фотографию, позволяло предположить, что там захоронен кто-то близкий, что опровергало мою гипотезу.

– Вы, наверное, не отсюда?

Она не ответила. Лицо ее стало грустным, и лишь спустя время я заметил, что она плачет; слезы текли по ее щекам, а губы неуловимо двигались, как во время молитвы в церкви, казалось, она разговаривает с фотографией.

Я почувствовал себя лишним и, имей я возможность, ускользнул бы куда-нибудь, но любое мое движение нарушило бы ее сосредоточенность. Она не вытирала слезы, они катились по шее и исчезали за воротничком блузки.

– В прошлый раз, – сказала она неожиданно, не отрывая от фотографии глаз, – вы не закончили то, что начали говорить. Вы сказали, что не только чувство грусти заставляет вас останавливаться у могилы. Что же еще? Эта фотография вам кого-то напоминает?

Я не мог сказать, что влюблен в фотографию:

– Очень близкого человека.

Больше она ничего не спросила. Постояла еще минуту, затем протянула руку и погладила фотографию, а другой рукой, как бы отраженной, прикоснулась к своей щеке. Все свои действия она производила, словно меня там не было или, точнее, я был естественной составляющей частью этой картины.

– Пойдемте!

С той же осторожностью, что и прежде, она постаралась не коснуться следа, почти перепрыгнув через полоску выровненного мною песка. Оказавшись по другую сторону этого магического круга, она протянула мне руку и, в подражание ей, я перепрыгнул.

Направились к выходу.

– Когда вы еще придете?

– Не знаю, но я к вам зайду, а если вас не окажется на месте…

Она подняла упавшую ветку кипариса, едва мы подошли к центральной аллее.

Перед покойницкой, у входа, она заметила железный крюк, подошла и повесила ветку.

– Каждый раз, когда я вас не застану, ветка будет перевернута вниз.

Когда она уходила и я увидел ее со спины, я впал в отчаяние при мысли, что мне снова предстоит мучиться в гипотезах и вопросах, и не сдержался:

– Как вас зовут?

Эмма остановилась, повернулась и посмотрела на меня.

– Кто вы? – продолжал я вопросы.

Лицо ее помрачнело, она прикрыла веки, словно в знак порицания, потом повернулась и с тяжелой душой ушла, даже не попрощавшись.

Она уходила, у меня все сжалось внутри. Есть не хотелось: я взял все необходимое, чтобы собрать песок. Остановился перед песчаным прямоугольником с четкими следами, мои рядом с Эммой, образ нашей близости, и даже если я их смету, мы все равно будем рядом, ибо следы не исчезают, даже если их разносит ветер или смывает вода и они протекают в землю, они просто становятся чем-то другим, двумя рядом растущими листьями, обещанием, облетающим мир.

Ничто, существовавшее хоть секунду, не исчезает бесследно – ни мысли, ни мечты, ни молитвы.

Я сидел за письменным столом в библиотеке, как вдруг на лестнице послышался звук медленных и как бы нерешительных шагов. Справедливость совпадений отошла на задний план, уступив место небывалому удивлению: я видел перед собой того самого человека.

Это был приезжий, который кружил среди могил и которого я спас от рук разъяренного Дездемонта Папасидеро.

Его присутствие как постороннего в библиотеке и как завсегдатая на кладбище