Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Так на Кавказе она такая и есть.
— Пусть и остается. А в Нечерноземье будет кавказской.
— Вы представляете, как этого добиться? Платить за каждого рожденного ребенка и запретить аборты?
— В том числе и так. Детские пособия должны покрывать половину расходов на содержание ребенка хотя бы первые десять лет. Сделать аборт так же просто, как вырезать аппендицит, можно будет только в случае замершей беременности или по другому, столь же серьезному медицинскому показанию.
За четыре с лишним часа зал немного устал, но тут все же проснулся. Кто-то сказал: «Давно пора». Впрочем, реплик: «Варварство», «Клерикализм», «Бесчеловечность» раздалось значительно больше.
Столбов некоторое время слушал эту воркотню, прихлебывая минералку. Когда стало тише, сказал:
— Дорогие мои, это не бесчеловечность. Это, напротив, основной принцип новой России: главная наша ценность — люди. Люди должны быть живы, здоровы, образованы — без этого нельзя и понимать, что такое хорошо, а что такое — плохо. Младенец в утробе — тоже человек, и государство сделает все, чтобы дать ему шанс родиться. Государство возьмет на себя все хлопоты, связанные с рождением: все анализы, обследования, чтобы единственным расходом в семье был букет цветов от мужа. А если мать-одиночка, тогда букет от государства. Врач в системе страховой медицины будет получать столько, чтобы с него можно было спрашивать за качество работы. Медицина действительно будет бесплатной, кроме косметических операций. Принудительное лечение пьяниц появится, а вот вытрезвители не вернутся: чрезмерно бухих граждан будем доставлять в больницы, только в специализированные отделения, чтобы если дураку совсем плохо станет, до реанимации было бы недалеко. Людей у нас осталось мало, надо их беречь и делать лучше. Спасибо, что выслушали.
* * *
Запись в журнале популярного блогера gondon-pavlon.
«„Аз есмь царь всея Руси“.
Природная скромность и врожденная застенчивость помешали нашему лидеру сказать эти слова во время вчерашней пресс-конференции. Однако остальные атрибуты коронованной персоны были явлены нам вчера с достаточной откровенностью. Это и убежище для тиранов, свергнутых своим народом, и обещания сделать федеральную страну унитарным царством. Когда же один из холопов отважился на вопрос: правда ли, что царь живет со своей царицей, откровенно говоря, блуд но? — Его Величество посмотрел так, что холоп ощутил себя засеченным, затравленным и извергнутым во тьму внешнюю. Кстати, учитывая особо близкие отношения Царя и Патриарха, странно, что царскую чету еще не обвенчали в порядке особого исключения прямо в Великий пост».
* * *
Большая пресс-конференция продолжалась почти шесть часов, да еще потом, во время недолгого фуршета, Столбов ответил на несколько вопросов. Не то, чтобы журналисты совсем уж подобрели. Но они устали от долгой совместной работы и ни разу не ощутили себя обманутыми.
Татьяна весь фуршет бродила между журналистами, кстати, почти на четверть — знакомыми. Они врать не стали, действительно, понравилось. Периодически поднимались тосты, в том числе и «за сбычу мечт кремлевского мечтателя». Татьяна пила только сок, но все же чуть-чуть захмелела от привычного общения, запахов, звона.
Столбов ушел с фуршета по-английски, минут за десять до завершения. Татьяна нашла его в кабинете-квартире. Президент лежал в кресле, положив ноги на журнальный столик, мерно дышал. Рядом стоял массивный стакан; Татьяна догадалась, что наполнен он был недавно не водой.
— Миша, поздравляю. Лучшая в твоей жизни пресс-конференция, — сказала Таня, целуя Столбова: «Пил коньяк!».
— Ага, — ответил Столбов. — И наговорился, и набегался.
Татьяна поняла не сразу. Потом вспомнила эпизод с НТВ.
— Прости, — сказала она, некстати потянувшись для повторного поцелуя. Столбов отстранился.
— Чей косяк? — резко спросил он.
— Мой, чей еще, — не задумываясь, не успев испугаться или обидеться, сказала она. На самом деле, косяк был, конечно, Лизочкин и прочих девочек из пресс-службы. Но она уже давно привыкла брать на себя вину в любой ситуации. Ее-то уж с поста жены не уволят, а вот девочки не застрахованы.
— Почему? — продолжил допрос муж.
— Не доглядела, — просто ответила Татьяна. — Такой заморочки давно не было. И еще… Помнишь ведь, в каком я положении, и на каком месяце.
— Помню, — еще резче сказал Столбов. — Не меньше, чем ты, помню. Значит, ты готовила пресс-конференцию, ощущая себя на полубольничном?
— Выходит, так, — сказала Татьяна. Сил спорить не было. Да и о чем спорить? Она, действительно, работает, осторожничая, будто ходит с подносом, полным хрустальной посуды, но ее груз важнее любого хрусталя. Поменьше у монитора, пореже нагрузки, не всегда тратить время на проверку чужой работы. Да, накосячила именно запрограммированной ленью.
— Как ребенка учить? — сказал Столбов, вставая. Непривычно грузно, без обычной кошачьей легкости прошелся по кабинету. — Детские вещи объяснять. Если спецназ пошел пешком на операцию, или альпинисты в горы пошли, а у одного парня какая-то инфекция в кишках, или еще что серьезное, а он героя корчить стал, не предупредил… Сначала по-ровному идет, как все, потом товарищам пришлось тащить и рюкзак, и оружие, и его самого. А ведь у него и свой груз, и функция, и место в связке. У рядового… Ты же — командир. Не подлянка разве?
Взмахнул кулаком над столиком, отвел в сторону. Но воображение у Татьяны было развито как надо. Ощутила и треск деревяхи, и звон отскочившего стакана.
— Решай. Не сама, конечно, с врачом, как тебе надо. Или можно работать, или себя беречь. Скажет беречь — найди замену. Чтобы звено было надежным.
Конечно, надо найти. Татьяна думала об этом не первый месяц. Дело даже не в том, что так непросто найти замену именно на свое место. Просто, если беречь себя всерьез, то тогда никаких утренних докладов. Вставать на пару часов позже, когда всё в Кремле уже завертелось. Понимая: первым твоего мужа встречает секретарь, говорит об утренних новостях. И они будут еще дальше друг от друга, чем сейчас…
Татьяна и не заметила, как разревелась. Держалась за краешек стола, дрожала лицом, чувствовала, как стекают слезы. «Мне нельзя, горько ему будет и солоно, — думала она, вспоминая дурацкие народные приметы. — А, ладно, потом сладким наемся». Даже улыбнулась, впрочем, не прекращая рыдать.
Что-то холодное ткнулось в руку. Приоткрыла глаза. Столбов налил ей стакан воды.
Первый инстинкт — оттолкнуть. Но зачем играть в дурочку, или, наоборот, укрощать президента стандартной стервозностью? Отхлебнула, облив подбородок и платье. Стало легче.
Взглянула на Столбова. Тот смотрел на нее без гнева, но и не извиняясь. «Ему было надо сорваться на ком-то. Нашел виновницу, ну да, виновницу, чего спорить. Замена должна быть стрессоустойчивой. Впрочем, в пресс-службах все такие».
— От кого этот клоп узнал? — проговорил он. — Из моих знал только Батяня, да еще Иван. Парились в январе, на Крещение, разболтался я, — сказал он почти виновато.