– Да, думаю, ты прав. Зоран… сплотил нас. – От воспоминаний о пире в Царских Палатах Атли пробрала дрожь.

– Если понадобится, мы за него умрём, – решительно сказал Ярко.

На этих словах Радимир, всё это время что-то неслышно бормотавший себе под нос, вскинул на Ярко круглые от страха глаза:

– Умрём? Я не хочу умирать, – прошептал он, тряся головой. – Я не хочу умирать. Они всё время говорят, что я умру. Твердят и твердят. Но я не хочу, я не хочу, не хочу.

– Заткнись, – буркнул Ярко.

– Кто говорит? – спросил Лель.

Взгляд Радимира сделался безумным, глаза лихорадочно блестели.

– Тени. Их так много, и они всё время шевелятся, шевелятся и шепчут, шепчут, шепчут. – Он обнял себя руками и принялся раскачиваться взад-вперёд. – Пусть они замолчат. Заставьте их замолчать!

– Успокойся. – Ярко казался обеспокоенным. Атли понял, что подобное поведение Радимира для него в новинку. – Ты должен быть сильным. Тебя избрали священным сосудом, не будь тряпкой.

– Я не хочу быть сильным! – крикнул Радимир, брызжа слюной, и вскочил на ноги. Глаза его налились кровью. – Я хочу, чтобы они заткнулись, чтобы все вы заткнулись! Они убьют меня! Я не дам им себя убить!

Волк зарычал, чуя беду, Атли покосился на меч, прикидывая, как быстро сумеет его выхватить. Ярко поднялся и протянул руку к Радимиру, явно намереваясь усадить на место.

– Не приближайся! – взвизгнул тот, отскакивая, споткнулся и повалился на пол, с грохотом опрокидывая пустующую лавку. – Ты тоже хочешь меня убить! Я должен их вытащить! Тогда они замолчат!

Никто не успел его остановить. Хвост бросился к Радимиру, Атли выхватил меч, Лель вскочил на ноги, а Ярко отпрянул от юноши. Радимир вонзил зубы в руку на ладони и, заревев от боли, вырвал кусок кожи.

Атли прежде никогда не видел Тени.

Десять серых, зыбких, полупрозрачных фигур, отдалённо напоминавших людей, вытянутых и лишённых отличительных черт, заполнили трактир. Несколько мгновений ничего не происходило, будто бы Тени не знали, что им теперь делать, а люди не понимали, что делать им. Только Радимир продолжал кусать свою руку и кричать, корчась на полу. Всё так, как и говорила Сорока: с носителем Тени способны становиться видимыми и обретать форму и днём и ночью. Обретать форму и убивать.

– Держи их в узде! – крикнул Ярко, и этот крик тут же привлёк Тени.

Они заметили добычу.

Три Тени ринулись вперёд и исчезли в теле Ярко, ещё четыре – атаковали Хвоста. Хозяин трактира рухнул на пол, корчась от боли. Одна из Теней остановилась напротив Атли, словно задумалась. Он дёрнулся в сторону выхода, и Тень кинулась на него.

Боль сковала мышцы, и Атли закричал, хватаясь за грудь. Подобную боль сложно было бы описать словами, возможно, нечто похожее испытывали те, кого свежевали заживо, сдирая кожу с мышц, а мышцы – с костей. Атли задохнулся и повалился на колени. Он бы потерял сознание, если бы Волк не окутал его сознание своим, – боль немного притупилась, принятая на себя зверем. Тень внутри забилась – ей такое соседство не понравилось.

Позади раздался крик Леля, и это привело Атли в чувство.

Тени живы, пока жив их носитель. Так сказала Сорока.

Ещё одна Тень приблизилась к Атли, но он оказался быстрее. Рванул вперёд, к ещё живому Радимиру, и вонзил ему в сердце меч, навалившись на рукоять всем телом. Захрустели рёбра, изо рта чернокнижника брызнула кровь. Он вцепился руками в одежду Атли, словно пытаясь добраться до горла, но нащупал только медальон. Треснула цепочка.

– Они замолчали, – прохрипел он, блаженно улыбнулся и закрыл глаза. Рука, сжимающая медальон Атли, безвольно упала на пол.

Тени исчезли, будто бы их никогда и не было. С ними исчезла и боль, измученный Волк заскулил и растворился в темноте сознания Атли, почти исчезнув до тех пор, пока не залечит невидимые раны. Атли с трудом контролировал своё тело, но всё же заставил себя подняться на ноги. Взгляд его упал на Ярко: тот лежал с перекошенным от ужаса лицом, глаза его закатились. Чернокнижник был мёртв.

– Лель! – Атли развернулся и бросился к другу.

Лель лежал ничком и не двигался. Атли упал перед ним на колени и дрожащими руками перевернул на спину. Еле слышно Лель застонал, и Атли не сумел сдержать облегчённый то ли вздох, то ли стон, согнулся пополам и положил голову Лелю на грудь, где под рубахой уверенно билось сердце.

– Слава Великому Волку, – прошептал он. – Я боялся, что не успел.

– Как остальные? – отозвался Лель – каждое слово давалось ему с большим трудом.

Атли оглянулся. Хозяин таверны застыл в неестественной позе, Хвост пустым взглядом смотрел в потолок, так и не дотянувшись до ножа в сапоге.

– Мертвы.

Дрожа всем телом, Лель сел. По щекам его бежали слёзы, но он, кажется, совсем их не замечал.

– Значит, – сказал он, – сегодня только наш счастливый день.

– Ещё поживём, – ответил Атли, помогая Лелю подняться. – Сможешь ехать верхом?

– Нужно похоронить их, – Лель обвёл печальным взглядом трупы.

– Нужно убираться, пока сюда не сбежалась вся деревня. Наверняка кто-то услышал крики, – покачал головой Атли, вынимая из руки Радимира свой медальон. – Эта история и так привлечёт слишком много внимания. Нельзя, чтобы нас увидели и задержали. А ты к тому же едва держишься на ногах.

На это Лелю было нечего возразить.

18

Смерть в Тёмном Лесу

Пещера Белогора оказалась гораздо больше, чем Василиса могла себе представить. Это был лабиринт из коридоров, комнат и проходов, которые вели в разные части леса. Здесь нашлись даже теплицы, курятник и загон с козами, за которыми – как и за всем домом – ухаживал Мяун. Домовой изнывал без хозяина, а потому обхаживал гостей днём и ночью, вкусно кормил, следил за тем, чтобы не гасли камины, а одежда и постельное бельё всегда были свежими.

Никто не решался сказать ему о том, что хозяин его мёртв и домой уже никогда не вернётся, а Мяун то и дело повторял, как Белогор обрадуется и как похвалит домового, когда узнает, что в его отсутствие гости были сыты и довольны.

Большую часть времени Василиса, Кирши и Финист проводили в библиотеке, среди вырезанных прямо в камне полок, снизу доверху забитых книгами и свитками. Там же и ели, не желая тратить время на походы в столовую, а глубокой ночью, падая с ног от усталости, кое-как доползали до своих комнат и валились спать, и на следующий день история повторялась. В этом круговороте Василису радовало только одно – у неё не оставалось сил ни на мысли о Беремире и Гвардии, ни на заботу о кровоточащей в сердце ране, которое, если достаточно усердно его игнорировать, вроде даже почти не болело. Один только Тирг радовался жизни, бездельничал