ее взгляда; взгляд этот сотворяет меня, формирует меня против моей воли; мать, тяга к разрушению, мать из холодного камня с руками белыми, как кости, с глазами зияющими, как черные дыры; нет спасения мальчику вроде меня. Бога нет. Нет сил сопротивляться этой черной дыре. Я падаю в ее бездну. Падение. Забытье.

Третья фантазия родилась в Тактильной комнате.

Я рад был бы умереть в мраморном углу этой комнаты, желательно после того, как мой член пробудет связанным так долго, что подув на него с расстояния дюйма, можно будет меня убить. (А ты бы наверняка выбрала меховой угол. Представляю твой экстаз.)

В твоей Тактильной комнате ко мне является андрогин с картины Делакруа «Свобода, ведущая народ». Мускулистый ангел, она бросает вызов миру, устраивает телесную революцию; ни мужчина, ни женщина, а нечто среднее между ними. Когда в фантазии она приближается, я вижу, что это все же женщина, но непохожая на других женщин, которых я знал. Она больше, чем женщина; она так велика, что ведет целую нацию к спасению посредством революции. Ах, если бы она могла спасти меня от этих терзаний, этих еженощных кошмаров, из-за которых я оказываюсь на пороге смерти – а под смертью мы подразумеваем невозможность сотворить мой колосс. Эта женщина является воплощением чистого могущества, но эта сила не мужская и не женская. Каким был замысел художника? Он хотел изобразить противоположность Венеры. Мускулатура ее рук была способна сокрушить небеса и землю, на нее не распространялся закон и порядок, ее груди и туловище невообразимо прочной броней защищали от всякого зла. Страсть ее превосходила человеческие масштабы и была столь горяча, что грозила полыхнуть огнем; ее одежда свисала с широкого тела клочьями, а движущая сила влекла ее через баррикады поверх тел людей, товарищей, солдат, поверх мертвой материи. Она вела людей за собой, но ни в чем не нуждалась и ни о чем их не просила. Но вела ли она? Или слепо неслась вперед? Сдаваясь смерти, потому что было ради чего умереть?

Ее тело не поддавалось словесному описанию.

Мне по-прежнему не давала покоя идея свободы. Есть ли на Земле тот, кто познал ее? Мы часто требуем себе свободу – как народ, нация и отдельная личность; мы подвергли таких же людей, как сами, бесчисленным актам варварства и пыткам, пытаясь доказать, что некоторым из нас свобода дана Богом, а другим – не дана, но разве это свобода? Это власть. Уродливая. Низменная. Нечестивая, если не давать ей выход. Иначе она накапливается в теле и застревает там.

Моя фантазия, моя любовь, тебе я обязан всем.

Фредерик

Фредерик, прекрасный голубок мой,

Что за восхитительная история на грани гомоэротической сентиментальности! Неужто в тебе пропадает писатель? Или твое эротическое воображение не уступает женскому?

Ты утверждаешь, что хотел бы придать некую форму абстрактной идее свободы. Позволь мне кое-что рассказать тебе о свободе. Свобода – это женское тело. Пожирающий и порождающий парадокс ее тела. Все мужские законы, все устремления, все пути – ничто пред лицом тела женщины.

Мои знакомые женщины, что торгуют своими телами в этом сияющем городе, отделены от замужних женщин из буржуазного класса мембраной тоньше оболочки яичка. Вот что я имею в виду: по закону любая женщина, занимающаяся сексом до брака, – проститутка. Наши тела – а под телами я имею в виду наши гениталии, наши щелки, источник нашей репродуктивной ценности – ценятся законодателями немногим выше скота, о чем я не устаю твердить и знаю, что уже тебе этим надоела. Да, это правда – женщины всегда обменивали и будут обменивать секс на прочие блага: пищу, одежду, развлечения, кров, иллюзию респектабельности и иллюзию желанности. Коммерциализация этого акта и появление секс-работницы как полноценной участницы трудового процесса снимает трения и избавляет от иллюзий, являющихся неотъемлемой частью твоего драгоценного слова и вымысла – «свободы».

Свобода? Нам нужна новая история свободы, и она должна начинаться с нищих. С голодных. Со всего грязного и непристойного. ‹…› Если я тебя запутала, мой дорогой, почитай, кто это такие. Почитай о Калонимусе бен Калонимусе[12], Элеоноре Райкенер[13], Томасин Холл[14]. О Жанне д’Арк. Об Альберте Кашьере[15] и Джеймсе Барри[16], Джозефе Лобделле[17] и Фрэнсис Томпсон[18].

Нам нужна новая история свободы, которая будет начинаться с тела женщины, не знавшей ни деторождения, ни мужского пениса, протыкающего ее дыру, как кол Одиссея – циклопов глаз. ‹…›

Спроектируй это, любовь моя, и ты получишь Свободу.

Но я не могу попрощаться с тобой, не рассказав историю. История начинается с мертвого обнаженного тела женщины, чьим ремеслом был секс. Я приложила открытку – ОТКРЫТКУ! – с изображением этого происшествия, экземпляр из моей обширной коллекции.

Что за происшествие? В тот сезон все разговоры в нашем городе, а может, и во всей стране, были об этом. Увидев труп убитой секс-работницы Хелен Джуэтт, многоуважаемый редактор «Геральд» заявил, что с трудом сумел заставить себя оторвать от него взгляд. В последнем его отчете говорится, что он медленно осмотрел ее формы, как «посетители музея осматривают прекрасную мраморную статую». Статую! Понимаешь, мой голубок? Был бы ты здесь, я бы зачитала тебе вслух. «Боже мой», – воскликнул редактор, – «статуя, да и только!» Ни одной венки не проглядывало сквозь кожу. По его словам, труп выглядел «отполированным, как чистейший паросский мрамор». Он выражался совсем как ты! «Безупречная фигура, точеные руки и ноги, прекрасное лицо, округлые плечи, великолепный бюст – все, все в ней многократно превосходило саму Венеру Медицейскую».

Итак, представляю тебе экспонат А, на котором запечатлена мертвая женщина во всей своей вечной красе.

Знал ли ты, мой дорогой кузен, какой прибыльной денежной машиной стала ночь ее убийства? Нет более ходового товара, чем дешевые преступления против женщин и детей. Кровь всегда хорошо продается.

Закричала ли она, когда ей на голову опустился топор, или раньше? Во всех новых отчетах о происшествии не упоминается ни крик, ни другие звуки. Не нашли и признаков борьбы. Это свидетельствует о том, что она знала убийцу, скорее всего хорошо, скорее всего интимно. Говорят, это был молодой человек лет девятнадцати. Но подробности о самой женщине, ее теле и жизни померкли на фоне описания сексуального насилия, заставляющего извращенцев всех мастей