истекать слюной; ее роскошного тела, полуобнаженного и выставленного на всеобщее обозрение.

Что за чудище мы породили? Не насилие – оно-то всегда присутствовало в мире, мужчины всегда любили убивать женщин – а историю насилия, вдруг заслонившую собой все остальные. Женщина, не стеснявшаяся своей сексуальности, убита – это факт. Но потребляя эту историю, люди убили ее еще раз; вот правда, которую все знают, но никто не признает.

Кузен, когда продолжишь работать над своей статуей, помни, что есть факт и есть правда. Помни о теле убитой женщины, о том, что мы с ней сделали. Это не даст потухнуть моей ярости.

Я собрала целую коллекцию изображений этой женщины. Мое любимое – литография Альфреда Хоффи. Моя комната, одежда, даже книжная полка – я все в своем доме обставила по образу и подобию ее дома. Знал ли ты, что в ее комнате была маленькая библиотека? С книгами лорда Байрона. На стене у нее висел портрет поэта, а на прикроватной тумбочке – тебе это понравится – лежал томик «Листьев травы». В нем она подчеркнула некоторые параграфы. Эта мертвая женщина, заплатившая столь высокую цену за проделки своей щелки, была литературным искателем. И это прекрасно. Интеллектом и творческим духом она наверняка превосходила любого самоуверенного и самовлюбленного идиота, приходившего к ней за утехами.

Мой дорогой, я отвечу на твой вопрос. Изображения этой женщины и ее убийства продолжают висеть над моей кроватью, потому что она была писательницей. По той же причине я не могу перестать думать о ней и о всех других мертвых женщинах. В сундуке, обнаруженном в ее комнате, хранилось более сотни писем, книги, бумаги. Ее письменный стол был завален перьями, чернильницами, дорогой писчей бумагой. Она хотела что-то сказать миру. Она поставила себе такую цель.

А вместо этого из нее сделали историю, которую она сама была не в силах контролировать; ее сделали эротическим товаром. Красоту ее зеленого бархатного платья многократно воспроизвели как аллегорию всего, что происходит за бархатными портьерами в этом городе.

Красота ее трупа спровоцировала голод. Роскошная. Голая. Мертвая.

Я не могу забыть об этой красивой, умной, одаренной женщине и по другой причине: она знала, как распорядиться своей щелкой. Она использовала ее как инструмент сопротивления: отвергла репродукцию в пользу обогащения. Это вдохновляет меня, кузен, и это достойно почитания. Куда другие помещают крест ‹…› я вешаю другое изображение: проститутки с обнаженной грудью. И бесконечного мига перед тем, как ей на голову обрушивается топор.

Так честнее.

С бесконечной любовью,

Аврора

Моя кузина, мой Эрос, подруга моя,

Твоя открытка лишила меня сна и повергла в лихорадочное волнение. Впрочем, ты знала, что так и будет. Ты опытная соблазнительница – я читал твою книгу Мэри Шелли, а сейчас распечатал письмо и увидел открытку. Ты вознамерилась прикончить меня этими странными эротическими ужасами? Или лишить покоя? Мертвые женщины, монстры, встающие из-под пера девчонки… после такого в моей голове рождаются образы сродни Медузе Горгоне. Теперь мне хочется вернуться к истокам и понять: неужели мы с самого начала неправильно толковали ее историю? Теперь мне хочется построить статую, изрыгающую пламя из щели промеж ног.

И, боже мой, как я мог упустить такую возможность, хотя та была у меня под носом: дитя города! Проститутка! Ты подсказала моему воображению увлекательный новый сюжет. Эта статуя должна нести в себе жар и напор города.

Удалось ли тебе прочесть Дарвина? Сделка есть сделка, любовь моя.

Ты знала, что Дарвин женился на кузине?

Твой и только твой,

Фредерик

Мой кузен, нежданно оказавшийся идиотом,

Сделай одолжение – как можно сильнее ударь себя по лицу. Так сильно, чтобы остался след.

Нет, я не пытаюсь заставить тебя грезить о некой метафизической Горгоне. И не думала подкидывать тебе проститутку в качестве прототипа. Как тебе такое в голову пришло?

Ты совсем меня не понял, и это вызывает у меня лишь ярость. Когда я об этом думаю, кажется, одной только мыслью могу разбить человека на кусочки и переставить их так, что голова окажется на месте зада.

Какой абсурд. Ты услышал мой рассказ, и тот навел тебя на мысль о шлюхе с пышными формами? Для мужского потребления?

Ты прошел весь путь от матери к девственнице и шлюхе. Как можно быть таким дураком?

Я должна успокоиться. Вернусь к этому письму, когда смогу.

Ягненок мой,

Позволь поведать тебе о моей новой идее, чтобы раз и навсегда забыть о твоей идиотской выходке.

Я хочу украсть кое-что из Британской библиотеки. Воры наделены исключительными творческими талантами. Ты смеешься? Напомню, что среди моих клиентов немало людей чрезвычайно одаренных и еще больше – людей обеспеченных. Я намерена украсть идеальный предмет. Это лучше, чем картина, лучше, чем так называемое произведение искусства. Это сувенир, наделенный для меня глубоким смыслом. Я не сомневаюсь, что даже находясь рядом с ним, буду испытывать трепет.

Это книга, но непростая. Книга, под кожаным переплетом которой скрыто что-то вроде шкатулки; в одном из двух овалов на дублюре – украшенной внутренней стороне переплетной крышки – находится локон волос Перси Шелли и горсть его праха; в другом – локон Мэри Шелли. Сама книга представляет собой собрание рукописных писем; памятная вещь, согласно замыслу, даже больше – реликвия. Эта книга для меня важнее мощей. Мне хочется коснуться этих локонов, которые некогда были частью их удивительных тел. Хочется их поцеловать. Даже если в конце концов мне придется вернуть этот предмет в библиотеку, я бы хотела хотя бы на краткий миг проникнуться их аурой; ради этого стоит рискнуть.

Твоя искусная воришка,

Аврора

Аврора, любовь моя, я стою перед тобой на коленях. Я молю о прощении, и мне это нравится.

Как я мог дважды так ошибиться? Скажи, сколько нужно стоять на коленях, и я простою. Ты знаешь, что я это сделаю.

И предупреждаю: пожалуйста, не становись воровкой. Пожалуйста, не совершай преступление.

Вечно твой,

Фредерик

Ах, кузен,

Ты, как всегда, само совершенство. Не забывай, что ты – мужчина со средствами, и к тому же талантлив.

Я всегда прощаю всех, так как