А то очень уж не люблю, когда меня кто-то врасплох застает.

Особенно если этот кто-то – Али.

Вздохнул, выдохнул порезче, окончательно успокаиваясь.

Пора.

Вышел из туалета, прикурил не торопясь, сел на кровать, зевнул от всей души и довольно демонстративно потянулся.

Он – только хмыкнул.

Все правильно.

С ним в лобовую играть нельзя.

Он будет просто молчать и ждать.

Это тебе не добрый и простой, как трусы за тридцать копеек, доктор Викентий.

Тут – каждый шаг, как по минному полю.

Ненавижу…

– Как чувствуешь-то себя? – спрашивает наконец.

Типа сочувствие проявляет.

Ага.

Уже все поверили и прямо наперегонки побежали сдаваться на милость самозваному победителю.

Уповая на ваше всему миру известное милосердие и добросердечие, ваше никем, к счастью, особо не признанное величество…

– А ты сам как думаешь? – хмыкаю.

Он усмехается в ответ.

– Ну, – говорит, чуть поразмыслив, – я бы, наверное, на твоем месте немного нервничал…

– Вот и я чувствую себя самую капельку обеспокоенным. Так, слегонца, врать не буду.

Молчим.

Думаем.

Каждый о своем, разумеется.

– Догадываешься, зачем звал-то тебя? – спрашиваю.

Он отрицательно качает головой и внимательно смотрит мне в глаза.

Вот только его глаз я при этом совсем не вижу: он то ли сознательно, то случайно устроился спиной к уличному освещению.

Свет, что ли, в палате включить?

Нет.

Ни в коем случае.

Это – слабость.

Стряхиваю пепел в блюдце, вздыхаю и говорю:

– За день до покушения я затребовал у нашего с тобой общего знакомого все свои деньги, которые были у него в управлении. Где-то около полутора миллиона долларов. Более того, вел себя, скажем так, довольно жестко и вызывающе. И ему это, насколько я понимаю, совсем не понравилось. Рекомендовал этого знакомого мне в свое время именно ты. Так получилось, что меня это сейчас беспокоит. Ну чем не тема для разговора, как думаешь?

Я даже не успеваю заметить, как он оказывается рядом со мной, а его глаза буквально в нескольких сантиметрах от моих собственных.

Они у него, кстати, оказывается, серо-стальные, немного в синеву, как покрывшийся инеем и промерзший до самого основания металл.

До самой своей кристаллической, блядь, решетки.

Впрочем, сейчас это не имеет ровным счетом никакого значения…

Совершенно никакого.

Нужно просто выдержать его взгляд и ни в коем случае не отводить свои глаза в сторону.

Это нелегко, но у меня, кажется, получается.

– Ты понимаешь, – спрашивает он негромко, – что это очень серьезная предъява, Егор? Ты действительно уверен, что нам с тобой нужно это обсуждать? И хорошо представляешь себе последствия?

Мы по-прежнему продолжаем играть в гляделки, и я, постепенно обретая уверенность, усмехаюсь.

– А это не предъява, Али. Это вопрос. Ты мне лишнего не рисуй, я тоже не первый год замужем, старичок. Мне просто нужен твой совет. Вот я с тобой и советуюсь, так что тут все по-честному, понимаешь?

Он хмыкает, морщится и возвращается на облюбованный подоконник, по дороге зачем-то прихватив со стула ветровку.

Это хреново, мне почему-то так кажется.

Мне это место, знаете ли, и самому нравится.

И это, в конце концов, извините, моя палата…

И кстати, а зачем ему куртка-то именно сейчас понадобилась?

Телефон?!

Или??!!

Ствол???!!!

Господи, какой бред в голову-то лезет, думаю…

Нервы…

Мочить-то он меня здесь и сейчас – явно не собирается.

По любому.

Он – кто угодно, только не дурак…

…Он тем временем достает из внутреннего кармана фляжку, делает из нее короткий, но явно глубокий глоток, после чего протягивает ее мне.

– Будешь? – интересуется.

А почему бы, собственно говоря, и нет?

Беру флягу, отхлебываю.

Да…

Виски он выбирать умеет.

Надо отдать должное.

Я вот, к примеру, до сих пор пью купажированные сорта просто потому, что в односолодовых так и не научился разбираться.

И видимо, уже и не научусь.

А ему – по фиг.

Киваю, возвращаю емкость, к которой он тут же, ничтоже сумняшеся, снова прикладывается.

– Да, – выдыхает он наконец, – ну и каша же у тебя в башке, Егор-свет-Арнольдович. Так ты что, в реале решил, что Гарри к этому пиф-паф может иметь хоть какое-то, пусть даже и самое отдаленное, отношение?! Тогда мне тебя просто жаль, понимаешь…

– Это еще почему? – вскидываюсь.

Он кривится и цедит сквозь зубы:

– Я допускаю, что Мажору вполне могло не понравиться это твое решение. Особенно если учесть тот медицинский факт, что особой тактичностью в выборе средств для продвижения к заданной цели ты у нас никогда особо не отличался. Я даже допускаю, что у Гарри вполне могло возникнуть желание тебя грохнуть. Вполне. Игорек парень резкий. А когда резкого и злобного стоса с известной всей Москве репутацией, в неприятной манере, на ровном месте, опускает кто-то вроде тебя, мысли у человека могут возникнуть всякие. Особенно если сабж решил, что твои действия его каким-то образом оскорбляют. Вот только нанимать бы он для этой цели никого не стал, понимаешь? Потому как при помощи наемников убивают исключительно ради денег. А оскорбления смываются только своими собственными руками. Иначе в этом нет ровным счетом никакого смысла. Вообще. Впрочем, тебе этого, кажется, уже не понять. Нынешнему тебе, я имею в виду. Ты прежний на эту тупую тему, я так думаю, даже бы и не заморачивался…

– Это, между прочим, – поднимаю голову, – мои деньги. Не его, а мои. И я ими могу распоряжаться так, как я того пожелаю. Я, и больше – никто. А Мажор этими деньгами всего-навсего управлял.

– Да при чем тут деньги?! – Глеб морщится и делает еще один долгий глоток из фляжки, мне на этот раз уже ничего не предлагая. – Ты что, Егор, совсем потерялся, что ли?! Жить ради денег, умирать ради денег, убивать ради денег – это как минимум пошло, мальчик, ты не находишь?! Гарри умеет и любит зарабатывать, у него есть бабки и у него есть вкус. И есть стиль. А значит, он тут по-любому ни при чем, ты че, не догоняешь, что ли?!