Живет на Барак-стрит один пирожник

Он держит лавку у помойной кучи

Живет на Барак-стрит один пирожник

Его и день и ночь жестоко пучит

Ему нельзя ни яблок ни бобов

Ни пива ни капусты ни латука

Ни виски ни зеленых огурцов

Ни даже хлеба вот какая штука

По Барак-стрит вовсю гуляет ветер

Несносный ветер пахнущий ужасно

По Барак-стрит такой гуляет ветер

Что нос туда показывать опасно

В базарный день печет он пироги

И так усердно поддувает задом

Что газы долетают до реки

И даже там не продохнуть от смрада

Когда поклавши пироги в корзинки

Приходит наш пирожник на поминки

Носы все в доме тотчас зажимают

Как знают что сейчас он навоняет

По Барак-стрит вовсю гуляет ветер

Несносный ветер пахнущий ужасно

По Барак-стрит такой гуляет ветер

Что нос туда показывать опасно

(И еще несколько куплетов в таком же духе, где пирожник испортил свадьбу, пропукал дыру в штанах и так далее.)

Услышав название песни, миссус вся так и просияла, но к концу первого куплета ее улыбка поугасла, а когда пошел припев, им с мужем заметно приплохело и они стали испуганно поглядывать в сторону своего важного гостя. Поначалу никто не издавал ни звука Потом, к концу первого припева, мистер Дункан Гренн, ЧП, принялся хихикать, и хихиканье постепенно переросло в раскатистый смех. Увидав что гость от души веселится, миссус и господин Джеймс тоже начали смеяться, собственно говоря господин Джеймс досмеялся чуть не до истерики. Все остальные гости последовали примеру и присоединились к веселью. Кроме преподобного Гренна, сидевшего с самым недоуменным видом, по которому я поняла, что пресвитериане не пукают. Когда я закончила, его брат Дункан захлопал так, будто у него ладони горели. Он поаплодировал мне, потом поаплодировал миссус — за что он аплодировал ей, я не вполне понимаю, наверно за то, что у нее хватило ума нанять такую замечательную служанку.

Я сделала всем общий реверанс и посмотрела на миссус.

— Спеть вам еще, мэм?

Миссус звонко рассмеялась и обмахнулась салфеткой, она и впрямь выглядела разгоряченной.

— Презабавная песенка, Бесси. Но пожалуй, для одного вечера довольно. Кроме того, мы должны подать нашим гостям следующие блюда. — Она повернулась к Флемингу. — Ну как, Дейви, вам понравилось? Желаете пополнить свою коллекцию песнями Бесси?

Флеминг, только что отглотнувший из рюмки кларета, поперхнулся.

— Да, конечно, — сказал он, прокашлявшись. — Я стараюсь записывать все песни, каких не слышат прежде. Насчет вашей служанки вы мне очень умно присоветовали.

Миссус кивнула.

— Значит, решено. Я пришлю Бесси к вам, и вы запишете сколько душе угодно. — Затем она повернулась и убежденным тоном обратилась к мистеру Гренну, ЧП: — Мы с Джеймсом страстно ратуем за сохранение народных сказок, песен и прочего, — (Врунья!) — Мы должны двигаться вперед, разумеется, но мы не должны забывать свое прошлое… — тут она кивнула на мистера Ранкина, — в нашем нетерпеливом стремлении к будущему.

Мистер Дункан Гренн улыбнулся и уставился на нее так, словно хотел съесть (ну или хотя бы откусить кусочек).

— Полностью с вами согласен, Арабелла, — сказал он и поднял бокал. — За нашу мудрую и многоуважаемую хозяйку. И конечно, за ее мужа.

Гости с разной степенью воодушевления выпили за миссус и господина Джеймса. Наибольший пыл проявили Макгрегор-Робертсон и Флеминг, они высоко подняли бокалы и повторили: «За нашу хозяйку!» Преподобный Гренн лучезарно улыбнулся, но пить не стал. Ранкин же проворно поднес вино к губам, всем своим видом словно говоря «к черту ваш тост», а госпожа Ранкин с приклеенной улыбкой подняла бокал, но тоже не стала пить и ни словечка не проронила, оно и понятно, ведь миссус заткнула ее за пояс во всех отношениях.

Пока они ели, я стянула бутылку с остатками кларета и в течение вечера дососала в кладовой, поэтому ко времени, когда гости разъехались и мы прибрались в кухне, я находилась в состоянии приятного возбуждения. На меня напала охота выпить чего-нибудь настоящего, и я решила отправиться в деревню и обследовать один из местных кабаков. Когда Гектор с К. Сусалом ушли, а хозяева отправились на боковую, я потихоньку выскользнула из дома.

Кратчайший путь до Соплинга лежал через поля, но я боялась сбиться с дороги в темноте и из предосторожности пошла длинным путем, по проселку и большаку. К счастью для меня, в небе стоял полумесяц и облаков было мало, иначе я не видела бы собственных ног. Протопав по большаку около мили, я разглядела впереди окраинные дома Соплинга, черные силуэты на фоне ночного неба. Деревня казалась вымершей, из-за позднего часа, ясное дело. Я направилась прямо в таверну «Гашет», один из первых домов по левую руку. Дверь на веранду была закрыта, но изнутри доносился приглушенный смех. На пороге я заколебалась. Я уже давно не заходила в подобные заведения и по-прежнему оставалась чужой в здешних краях. Вдобавок мне вдруг пришло в голову, что миссус не одобрила бы мой поход в пивную, совершенно не одобрила бы.

Но о чем это я? Какого черта я все время боюсь не угодить ей. Я встряхнулась: ох, бога ради, возьми себя в руки. Распахнув дверь, я переступила порог и оказалась на длинной веранде, предназначенной для торговли навынос. Окошко в стене было затворено, но из-за него раздался очередной взрыв смеха. Я постучала, и смех тотчас прекратился. Последовало короткое молчание, потом послышался возбужденный шепот и шум отодвигаемых стульев. Потом снова шепот, какой-то непонятный шорох — и тишина. А еще через несколько секунд окошко открылось, и оттуда выглянула темноволосая женщина с мышиным личиком — вероятно Дженет Мюррей, владелица заведения, миссус как-то упоминала о ней при мне.

— Да? — говорит она. — Чем могу служить?

На первый взгляд казалось, что она там одна, но ряд признаков красноречиво свидетельствовал об обратном. В маленьком зале позади нее горели несколько свечей, и вокруг стола стояли несколько отодвинутых табуретов, явно только что покинутых некими особами. В воздухе висел табачный дым. На столе, испещренном мокрыми кругами от разновеликих пивных кружек, валялись рассыпанные стопки игральных карт. Но нигде не было видно ни души.

Дженет вглядывалась в темноту за мной.

— Что вам угодно? — Она говорила в нос.

— Кружку пива. Знаю, уже поздно, но я выпью здесь, на веранде. — И я положила монетку на подокошничек.

Женщина взяла ее, внимательно рассмотрела и сунула в карман, после чего принесла мне кружку пива. Она пронаблюдала, как я отхлебываю первый глоток, а потом подалась вперед и негромко сказала:

— Вы уж не обессудьте, но у меня там пара-тройка друзей. — Она ткнула большим пальцем в угол комнаты, отгороженный занавеской. — Мы празднуем одну добрую новость. Все за мой счет, знамо дело! Никто ни монетки из кармана не выложил. Вы не против, ежели они продолжат? — И она махнула ладонью в сторону пустого стола.