Попаду, пожалуй. Я из автомата на ста метрах все пули в десятку укладывал одиночными, а этот карабин вовсе не автомат, он куда точнее. Но если даже попаду, то он свалится назад, за кусты. Так? Так. Добивать придется?

Придется. Но я же для чего такой калибр взял, а? Вот для этого самого.

Передняя поверхность спускового крючка гладкая как зеркало, палец по ней скользит. Спуск одноступенчатый, короткий, легкий, я его еще и настроить успел так, что едва коснись — бабахнет.

Цель…

Дыхание…

Положение пальца…

Плавно назад…

Выстрел оказался громким, словно пушка пальнула. Винтовка лошадиным копытом боднула в плечо, подскочила, упала на кулак, правая рука быстро передернула затвор, выбросив длинную блестящую гильзу.

Что?

Даже не поверишь, что это человек кричит: словно зверя подстрелили. То ли рык, то ли стон. И кусты дергаются. И даже отсюда вижу кровь на зеленых листьях — хорошо попал, удачно.

Взял прицел пониже, над самой землей, ниже трясущейся ветки, выстрелил еще. Опять дудухнуло, садануло по ушам, раскатилось эхом, и куст трястись перестал. А я вновь перезарядил карабин и со стоном начал подниматься на ноги.

Если я его не убил или не ранил тяжко, а все это военная хитрость, то мне каюк. Потому что я даже встать не могу толком, на четвереньки с трудом поднялся. А когда на ноги встал, чуть не упал, в глазах потемнело, закружилась голова, онемело лицо, еще чуть-чуть — и обморок. Покачнулся на подгибающихся ногах, которых почти не чую под собой, но устоял. Вздохнул глубоко, изо всех сил, ребра схватило, но как-то так, вроде и больно, но — хорошо. Как в первый раз полной грудью.

И пошел прямо на кусты, держа карабин на изготовку, не пытаясь даже маневрировать, — все равно не получится.

Нет, не хитрость это, кровь настоящая. Не из баночки он плеснул, и легкого ранения с таким кровотечением быть не может. И ботинок я его вижу отсюда, с частью штанины — не шевелится. Совсем не шевелится.

А может, не рисковать?

Правильно, не надо рисковать.

Не стал «контуры тела» прикидывать, у меня калибр такой, что многое позволяет. Опустился на колено, вскинул винтовку, натянув ремень, прицелился прямо в подошву. И выстрелил.

Снова гулкое эхо, удар в плечо, большая гильза вылетела на траву, а я сверху затолкал в винтовку три патрона, дослал один в ствол. Я видел, как ступня дернулась, как брызнула кровь, но никаких признаков жизни не последовало.

Все, похоже.

Дальше шел смелее. Раздвинул кусты, подошел к телу.

Я его вторым выстрелом добил, попал под ребра — в печень, наверно. И пуля через тело прошла, а с такой энергетикой она там все разворотила. Первый выстрел превратил колено в мешанину молотых костей, думаю, совершенно Павла выключив, а второй уже добил. Третий выстрел вообще разнес щиколотку, но он был к тому времени мертв.

Закинул винтовку за плечо, присел рядом на колено, сказал:

— Ну что, Павлик, разобрались? Не надо быть таким самонадеянным. Теперь Фома на очереди.

Сдернул у него с плеча «павловку», потом стащил пояс с патронташем и кобурой. Револьвер оказался двойником моего, хоть в пару бери. Нож тоже возьму. С дуэли принято оружие и патроны брать, это законный трофей, как голова оленя на стенку. Или рога, например.

Фух, отходняк пошел… Что-то зябко мне, несмотря на жару. И пить страсть как хочется. Отстегнул у себя с пояса фляжку, приложился, ополовинив ее одним глотком, а потом еще двумя допив до конца. Вода теплая, но блаженство невероятное.

— Пошел я, Паша, — сказал я трупу, поднимаясь на ноги. — Пошел. Все, больше не увидимся. Отдыхай пока.

Выстрелы спугнули птиц, которые носились сейчас где-то над кронами невысоких деревьев с дикими воплями. Но сейчас можно, пусть носятся, уже все равно. Пошел за своим рюкзаком, подобрал. Потом, подумав немного, вылил воду из резиновых бурдючков-грелок — и нести легче, и напился уже. Собрал свою одежду, затолкал в мешок и пошел к пляжу.

Пока шагал через кусты, более или менее в себя пришел, хотя бы конечности задвигались предсказуемо, чувствовать тело начал. Как на пляж вышел — вздохнул полной грудью, ветерок-то тут какой, прямо как вентилятор включили.

А вон лодки на воде. И все в них стоят. И молчание. До флагштока метров двести. Ну, я пошел.

Черт, а они, наверное, меня и не узнали. Я на остров уехал в другой одежде и уже там переоделся. А что, правила не запрещают.

Галька шуршит под подошвами. Под ногами серая, сухая, а левее, где на нее волна набегает, какой-то бурой становится. И когда вода откатывается назад, остаются пузырьки. Надо же, что заметил.

А голова совсем пустая. И про дуэль думать неохота. Все закончилось — и ладно. Живой. А Павел неживой. То есть удачно все сложилось, как надо.

Дошел до флагштока, потянул серую от непогоды старую веревку. Красный флажок со скрипом пополз вверх. На лодках засвистели, закричали, даже несколько раз выстрелили вверх.

На этот раз ко мне пошел большой баркас, на котором я разглядел распорядителя, стоящего на носу. Убедившись, что меня точно собираются забрать, я грузно уселся на гальку, подложив рюкзак под локоть.

В моторном баркасе было несколько человек: распорядитель, с ним двое помощников-здоровил, какой-то немолодой мужик, мои секунданты и секунданты Павла. Ну и двое лодочников, один из которых ловко выпрыгнул на гальку, едва форштевень баркаса в нее врезался.

— Все? — спросил распорядитель своим гулким и одновременно гнусавым голосом.

— Все, — кивнул я, поднимаясь на ноги.

— Тогда вещи в баркас свои закинь и покажи, где тело лежит, — сказал он. — А остальное уже на барже решим.

Я не очень четко представлял себе, что включает в себя список «остального», но потом сообразил, что должны быть и формальности окончания дуэли — все же убийство, — ну и деньги я на себя самого ставил. Вот так, еще и заработал, похоже.

Байкин с Платоном выпрыгнули на берег, Платон подхватил мои вещи и закинул их в лодку. Распорядитель, рассмотрев меня, покачал головой, ткнул пальцем чуть ли не в лицо, потом сказал:

— Вот ты как его взял, да? А на остров чистеньким ехал.

— Правила не запрещают, насколько я помню, — пожал я плечами.

— Нет, не запрещают, — ответил он, тоже грузно спрыгивая на гальку. — Но кто так делает, уже на остров едет как жаба зеленый, а ты вот как, поменял облик, да. Это новое. Но можно.

Секунданты Павла не говорили ни слова и на меня почти не смотрели. Так же молча пошли следом, так же молча стояли, пока распорядитель осматривал раны, сказав:

— Считай, что первым и убил, в колено. Откуда стрелял?

Я показал рукой: