– Чем напугать? – заинтересовался Карлинский. И, выглянув из комнаты, увидел прислоненный к двери пышный траурный венок.

– Да вот, гадость прислал.

– О! Уже принесли? Какой красивый! Это я вчера заказывал. Как сейчас удобно! Ночью сделал заказ в интернет-магазине – утром уже доставили. А вы думали, вам?

Карлинский подхватил венок, чмокнул соседку в седую макушку и вышел из дома, напоследок крикнув:

– Друзья мои, не заставляйте себя ждать! Эрик этого не любит!

Стоя перед кухонным окном, Виктор наблюдал, как Вера Донатовна вышла следом за Карлинским на лужайку и направилась к Дому творчества. Отперла закрытые на ключ двери и скрылась в здании. Следователь Цой сунул грязную кружку в посудомоечную машину и отправился к себе одеваться. Перед зеркалом облачился в прокурорский мундир и плохо отглаженные брюки, расческой навел порядок на голове, прикрыв укладку фуражкой, специальной тряпочкой протер очки и вышел на улицу. Вера Донатовна уже ждала около старенькой «Нивы». У ног ее стоял массивный кофр с кинокамерой, к груди старушка прижимала помятую, утратившую первоначальную форму некогда круглую стальную коробку с кинопленкой.

Не обронив ни слова, Вера Донатовна дождалась, когда Вик откроет багажник, уложила свои сокровища, уселась на заднее сиденье и устремила в окно индифферентный взгляд. Вик сел за руль и тронулся в путь. Чтобы не так давила тишина, включил радио и поймал радиостанцию «Звезда». Читали Куприна. Следователь Цой заслушался великолепным исполнением «Гранатового браслета», вещицы сентиментальной, но запоминающейся. Когда читать закончили, выключил радио и некоторое время ехал в тишине.

– Никогда не понимал одержимости телеграфиста Желткова княгиней Верой Николаевной, – прервал он молчание.

– Да что ж тут не понимать? Любит он ее больше жизни, не видит смысла без нее. И, умирая, не проклинает, а желает счастья. Одно только прощальное письмо, одна многократно повторенная фраза «да святится имя твое» чего стоит! – проговорила с заднего сидения старушка.

– Такой любви не бывает. Куприн все выдумал.

Вера Донатовна молча смотрела в окно, и Вик не стал больше ничего говорить. Они проезжали мимо маленькой церквушки в переулке, когда Вера Донатовна вдруг попросила:

– Витюш, останови!

Виктор беспрекословно подчинился, и старушка, хлопнув дверцей машины, направилась в храм. Через лобовое стекло Виктор наблюдал, как на ступеньках она перекрестилась и скрылась за тяжелыми дверями. Вернулась благостная и светлая и, устроившись рядом с Виком, проговорила:

– Ну вот, я панихиду по Александру Ивановичу заказала. И по Федору Михайловичу. Еще Врубеля в записочке помянула. И Коровина с Серовым. И свечки за упокой поставила. И за здравие Сони и всех нас.

Она вдруг подалась вперед, тронула Вика за рукав и попросила:

– Вить, я тебе список напишу, а ты обещай, что, когда помру, будешь в храм ходить, молебны и панихиды заказывать.

– Не придумывайте, Вера Донатовна, вы меня переживете.

– И все же я тебя прошу…

– Даже слышать ничего не хочу.

– Пообещай. Кто за Куприна и Достоевского, кроме нас с тобой, помолится?

– Как скажете, Вера Донатовна. Если хотите – пишите ваш список.

Лед был растоплен. Старушка сразу же успокоилась и миролюбиво осведомилась:

– А что за спектакль? Борис Георгиевич сказал, что что-то музыкальное. Вроде мюзикла?

– Что-то наподобие.

– Интересно будет взглянуть. Я вот помню, в шестьдесят восьмом году шла премьера «Спартака» в постановке Григоровича. Конечно, балет Хачатуряна ставили и раньше, но хореография Моисеева – это, скажу тебе, Витюша, что-то невероятное! Никогда не забуду, как хороша была Плисецкая в партии Эгины! Я много потом спектаклей с ней видела, но «Спартака» запомнила на всю жизнь. А «Темный лорд», наверное, ближе все-таки к «Юноне и Авось». Да, Вить?

– Думаю, ближе.

Соседка говорила что-то еще, но Вик не слушал, автоматически кивая головой в знак согласия и отстраненно думая, что старушку ждет большой сюрприз. Запарковавшись перед театром, вышли из машины и устремились в здание. На этот раз Ветрова сменила гнев на милость и доверила соседу аппарат, сама же бережно несла кинопленку.

Время приближалось к одиннадцати, они попали как раз в разгар репетиции. Едва войдя в фойе, услышали звуки музыки, похожие на раскаты грома. Вера Донатовна поежилась, а войдя в репетиционный зал, так и вовсе пригнулась, как при артиллерийском обстреле. Подготовленный Вик спокойно отреагировал на всполохи и грохот, а вот старушку происходящее на сцене поразило размахом и масштабами. В лучах стробоскопов по сцене метались обнаженные весталки, монахини, священники, бродяги и шуты. И все они пели, плясали и что-то выкрикивали малопонятным речитативом. Гремели ударные установки, звенели гитары, рыдали скрипки, и время от времени вступала духовая группа. Когда действие на сцене окончательно переросло во всеобщий хаос, сидящий за отдельным столом режиссер вдруг замахал руками, объявляя перерыв.

Виктор сразу же поднялся с заднего ряда и, подхватив киноаппарат, направился к сцене. Вера Донатовна устремилась за ним.

– Добрый день, Эрнст Константинович, – подходя к столу, приветливо проговорил Вик.

– Добрый, – сухо откликнулся режиссер. – Мы договаривались на десять, вы опоздали, больше для вас времени нет.

Вера Донатовна часто-часто заморгала глазами, а следователь Цой настойчиво продолжил:

– Вы тоже должны быть заинтересованы в поимке преступника.

– Я заинтересован. Но времени у меня нет, – отрезал режиссер. – И у труппы тоже. Как же это вы, следователь прокуратуры, а таких простых вещей не понимаете!

– Это недолго, минут пятнадцать займет. Мы только покажем короткометражку.

– Я сказал – нет.

Большая часть труппы покинула сцену, скрывшись за кулисами, остались только несколько обнаженных дев, среди которых выделялась на редкость хорошенькая брюнетка. Только приблизившись вплотную к сцене, можно было различить на весталках плотное трико цвета беж, отчего казалось, что на танцовщицах ничего нет. Когда режиссер повернулся, чтобы уйти, брюнетка спрыгнула со сцены и насмешливо произнесла:

– Эрик, ну что ты ломаешься? Цену себе набиваешь? Люди просят задержаться на пятнадцать минут, а ты в позу встал. Нехорошо.

– Ты, Юль, прикусила бы язычок. Еще вчера Девочку-Смерть играла, теперь в подтанцовке, и все равно жизнь ничему тебя не учит.

Вик замер. Вот она, прелестная Девочка-Смерть! Соблазн познакомиться был так велик, что Вик даже зажмурился.

– Напугал! Дальше подтанцовки не сошлешь, – огрызнулась красотка.

– Ты у меня договоришься, – сердито бросил режиссер. – Вообще из театра выгоню.

И, взглянув на Вика, недовольно протянул: