Отец с санитарами скорой сняли и увезли Дэвида до того, как я вернулась из школы. Меня там не было. Но я так часто представляла себе эту картину, что мне уже стало казаться, будто все случилось у меня на глазах. На самом деле в последний раз я видела Дэвида в то утро за завтраком. Кажется, мы с ним даже не попрощались, я вылетела за дверь, потому что спешила на автобус. Мне было семь лет.

Дэвид повесился на отцовском ремне, на том самом, которым нас обоих избивали до крови множество раз. С тех пор папа никогда больше не бил меня ремнем – ни этим, ни другими.

– Нашла? – кричит Роуз Голд из-за стола.

Я заставляю себя встать. Ноги дрожат. Я беру мороженое из холодильника и карабкаюсь наверх. Но вместо кухни я сворачиваю в ванную и запираю за собой дверь. Там я откладываю мороженое в сторону, сажусь на унитаз и опускаю голову между коленей. Когда пульс приходит в норму, я, умывшись, смотрю на себя в зеркало. Капли воды скатываются по щекам и по переносице.

Через несколько минут мне удается взять себя в руки. Я снова готова с ней разговаривать. Я прохожу по коридору и по привычке проверяю дверь спальни Роуз Голд, на мгновение забыв о том, что она дома и может это услышать. Дверь, как всегда, заперта. Пока я не могу найти этому объяснение. Пора бы уже распутать эту головоломку.

Пару дней назад я попыталась влезть в комнату через окно, но оно тоже было закрыто, к тому же рама оказалась старой и тяжелой. Она не поддалась. Я стояла на улице, упираясь руками в колени, и пыталась отдышаться, когда вдруг вспомнила про заброшенный дом, у которого есть глаза. Я оглянулась через плечо. В окне дома Томпсонов шевельнулась занавеска. По спине у меня пробежал холодок. За мной все время следят, даже когда я одна дома.

Когда я возвращаюсь на кухню, меня ждет приятный сюрприз: тарелка Роуз Голд почти пуста. При мне дочь доедает последний кусочек индейки. Я достаю пироги из холодильника и ставлю на стол вместе с мороженым. Роуз Голд, застонав, смеется.

– О нет, еще и десерт! – Похоже, она не испытывает никакого раскаяния из-за того, что заставила меня пережить – и сейчас, и в зале суда.

Я заставляю себя расслабиться.

– Какой же День благодарения без пирога? – возмущаюсь я. – Сегодня все будет по полной программе, детка. – Я отрезаю себе по куску каждого пирога, а сверху накладываю мороженого.

– Я просто у тебя попробую, – говорит она и берет немного сливочного пирога с моей тарелки.

Подвинув тарелку поближе к Роуз Голд на тот случай, если ей захочется еще, я внимательно ее рассматриваю. Возможно, она уже готова поговорить. Я начинаю как можно более непринужденно:

– И все-таки почему ты решила купить дом моих родителей?

Роуз Голд поднимает на меня глаза. Она озадачена – ну или делает вид.

– Я же говорила. Хотела сделать тебе сюрприз. Помочь начать новую жизнь.

– А я говорила, что надо мной издевался отец, – возражаю я, стараясь не скрипеть зубами. – И что мой брат покончил с собой в подвале. По-твоему, это хорошая идея – заставлять меня заново переживать эти воспоминания?

Роуз Голд внимательно смотрит на меня, склонив голову набок:

– А тебе не кажется, что хватит уже позволять своему мертвому отцу управлять твоей жизнью?

– Он не управляет моей жизнью, – возражаю я и только потом понимаю, что́ она делает. Роуз Голд заставляет меня защищаться, устроила суд надо мной прямо у меня на кухне. Но это я должна вести допрос, а не моя дочь!

– Тогда почему ты боишься этого дома? – продолжает Роуз Голд. – Твой отец умер несколько десятилетий назад. Он не выскочит из-за угла и не начнет тебя бить.

Пора сменить тактику. Я кручу вилку в руке, глядя на Адама. Мой внук не спит, он смотрит на меня из люльки.

– А знаешь, – замечаю я, будто бы между прочим, – к двум месяцам большинство детей узнает мамино лицо и голос. Ты не замечала, что Адам не поворачивает голову к тебе, когда ты говоришь?

Роуз Голд вздрагивает, словно ее ранили прямо в сердце.

– Это неправда.

Я пожимаю плечами:

– По-моему, он не очень к тебе привязан.

Я протягиваю Адаму руку, и его пальчики хватаются за мои. На лице Роуз Голд проступает испуг. Она достает ребенка из люльки и прижимает к себе, вглядываясь в его личико.

– Он хороший малыш, – бормочет моя дочь, скорее сама себе.

– Это верно, – соглашаюсь я. – Он совсем не плачет, когда тебя нет рядом.

Она вскидывает голову и смотрит на меня. Я отвечаю ей теплой улыбкой. Роуз Голд закусывает губу: к страху добавляется сомнение. Я почти вижу, как у нее в голове крутятся шестеренки. Моя дочь пытается решить, действительно ли все так, права ли я насчет Адама. Может, после этого разговора она поймет, что нужно заботиться о своей семье, а не отталкивать нас. Может, тогда она начнет больше думать о будущем и меньше – о прошлом.

Мы доедаем десерт молча. Я предлагаю Роуз Голд еще кусочек, но та лишь качает головой. Ее взгляд приклеен к личику младенца, которого она баюкает на руках. Как только с моей тарелки исчезает последний кусочек, Роуз Голд встает и отдает мне Адама.

– Посиди в кресле, отдохни, – предлагает она, похлопывая меня по спине. – Ты не против присмотреть за Адамом, пока я тут все уберу?

– Вовсе нет, – говорю я и ухожу к своему любимому креслу с ребенком на руках.

Так-то лучше. Конечно, жаль, что моя дочь больше не уверена в себе как мать, но у себя дома я никому не позволю запугивать меня и разговаривать со мной снисходительным тоном. Я помогу Роуз Голд вернуть уверенность в себе после того, как она подчинится. Сперва мне нужно убедиться в том, что моя дочь оставила эти инфантильные попытки отомстить мне.

Через час Роуз Голд приходит ко мне и плюхается во второе кресло.

– Все чисто, – объявляет она, поворачиваясь ко мне. – У меня давно не было такого хорошего Дня благодарения.

– У меня тоже. – Я улыбаюсь, вспоминая, как я проводила этот праздник последние пять лет. В столовой нам давали сублимированную индейку и жидкое картофельное пюре, и ели мы это пластиковыми вилками. Каждый раз, вспоминая фиаско в продуктовом магазине, я буду вызывать в памяти этот комплимент. Пожалуй, можно простить дочь за недавнее издевательство.

Роуз Голд включает телевизор. Убедившись в том, что она не будет смотреть новости, я засыпаю. Просыпаюсь я оттого, что Роуз Голд похлопывает меня по руке.

– Мы идем спать, – шепчет моя дочь. – Спокойной ночи, мам.

Она уходит с Адамом по коридору, спрашивая:

– Готов спать? Тебе будут сниться щеночки? Или, может, котятки?

Роуз Голд закрывает за собой дверь спальни и начинает петь колыбельную. Я лениво потягиваюсь и, зевнув, встаю с кресла. В свою комнату я иду через кухню и по пути заглядываю в холодильник. Пластиковые контейнеры с едой аккуратно расставлены по полкам. На столешницах ни пятнышка. Роуз Голд отлично справилась с беспорядком, который я развела. Потом я замечаю забытый на холодильнике зип-пакет с остатками свиного жира. Я забираю его и несу на улицу, вспоминая о том, какой вкусный получился фарш.