контакт. Ее щеки раскраснелись от волнения. "Он… он там не один. Я видела… Я видела. И он знает, что я видела. И они все еще там". Она подняла на меня глаза, широкие и уязвимые. "Мне нужно уйти. Пожалуйста".

Ее слова обрушились на меня, как ледяная волна, пронзив тело холодом. Осознание того, что она говорила о Доноване, осенило меня, и чувство защиты охватило меня. Я нащупала ключи на стойке в фойе.

"Пойдемте", — сказал я твердым голосом.

Я быстро направил Сиенну в гараж, где стояла моя Tesla. Это была одна из моих гордостей и радостей — гладкая модель S с черной глянцевой отделкой и тонированными стеклами, придававшими ей сдержанный, но элегантный вид. Минималистичный дизайн салона подчеркивали мягкие сиденья из белой кожи и обширная сенсорная панель управления, занимающая главное место на приборной панели.

Когда мы уселись в машину, нас окутала тяжелая тишина. Она сидела молча, уставившись в окно, и на ее лице была маска стоицизма, пока я выезжал из гаража. Обычный гул разговоров отсутствовал, его заменила тишина, которая одновременно и угнетала, и говорила. Я изредка поглядывал на нее, каждый раз надеясь увидеть какое-нибудь проявление эмоций — опасность, печаль, что угодно, что могло бы показать, что она чувствует. Но она оставалась бесстрастной, не отрывая взгляда от проплывающих мимо пейзажей, погруженная в свои мысли, которыми не хотела делиться.

Я ненавидел это молчание, его эмоциональную дистанцию. Я бы предпочел, чтобы она рассердилась, заплакала, показала хоть какие-то признаки той боли, которую, как я знал, она должна была испытывать. Стоицизм, особенно в подобной ситуации, казался мне неестественным, защитным механизмом, который было трудно пробить.

По мере того как я вел машину, желание утешить ее, прорваться сквозь возведенные ею стены становилось все сильнее. Но я не знал, как это сделать. Часть меня хотела сказать ей, что она должна была знать, что Донован разобьет ей сердце. Может быть, тогда она стала бы бороться со мной.

Но… я не мог заставить себя сделать это.

Поэтому поездка в машине прошла в молчании. Черт, я даже не включил радио.

К тому времени как я заехал на парковку Target, в моей голове уже было сорок семь разговоров с ней. Большинство из них заканчивались тем, что я трахал ее на заднем сиденье, но я не собирался говорить ей об этом.

"Что мы здесь делаем?" — спросила она, в ее голосе слышалось недоумение.

"Дом еще не украшен к Хэллоуину", — сказал я, как будто это было очевидно. "А я знаю, что тебе нравится этим заниматься. Поэтому я подумал, что мы могли бы купить новые украшения. Ты сможешь расставить их и придать дому немного… как бы это сказать? Духа Хэллоуина?"

Сиенна посмотрела на меня долгим взглядом, ее глаза искали в моих что-то большее, чем просто слова, которые я только что произнес. "Я не могу там оставаться, Адриан", — сказала она. "Даже если у меня есть своя комната, я не могу жить с Донованом и…"

"Нет, ты будешь", — сказал я, и мой тон был более твердым, чем я намеревался. "Если мне придется выгнать Донована, я это сделаю, но ты не уйдешь, и это не обсуждается".

"Ты не можешь указывать мне, что делать", — сказала она.

Я наклонился ближе, мои слова были обдуманными. "Тебе нужен кто-то, кто скажет тебе, что делать", — сказал я. "Ты слишком боишься признаться в том, чего действительно хочешь. Ты хранишь верность вещам и людям из своего прошлого, потому что когда-то они были добры к тебе. Это жалко, и ты выше этого". Я сделал паузу, не сводя с нее взгляда. "Измена Донована не так уж удивительна, потому что в глубине души ты никогда не была ему безразлична".

"Это ложь", — ответила она, ее голос дрожал, едва скрывая обиду.

Я продолжил: "Правда? Тогда почему он пригласил тебя на свидание только перед тем, как ты поступила в Крествуд?"

Я знал, что мои слова режут слух, но я хотел, чтобы она увидела правду.

"И чего, по-твоему, я хочу?" — спросила она. "Ты?"

Я не колебался. Выйдя из машины, я повернулся к ней лицом, выражение моего лица было решительным. "Я не думаю, я знаю", — сказал я.

Сиенна вышла за мной из машины, ничего не говоря.

В магазине "Таргет" секция товаров для Хэллоуина была представлена яркими оранжевыми, черными и фиолетовыми цветами, а украшения варьировались от причудливо милых до откровенно жутких. Мы с Сиенной ходили по проходам, ее глаза сканировали полки с вновь обретенным интересом, который, казалось, на мгновение отодвигал проблемы, тяготившие ее разум. Она брала разные предметы, рассматривая их с задумчивым выражением лица — резные тыквы, призрачные фонари и даже скелет в натуральную величину, который заставил ее рассмеяться. Я не видел ее раньше, она была беззаботной и погруженной в простую радость момента. Ее энтузиазм был заразителен, и я стал предлагать украшения, которые могли бы придать дому особенно праздничный вид. На самом деле мне было наплевать. Я просто хотел видеть ее улыбку.

По мере того как мы наполняли тележку различными украшениями, воздух между нами становился все легче, прежнее напряжение рассеивалось на фоне нашей общей задачи. Сиенна проявляла творческие способности, представляя, как каждый предмет может преобразить дом. Она оживленно рассказывала, где разместить паутину, чтобы добиться максимального эффекта, и какие окна идеально подойдут для жутких силуэтов. Я увлекся ее рассказом, оценив ее внимательность к деталям и умение создавать атмосферу.

Время от времени наши руки сталкивались, когда мы тянулись к одному и тому же украшению, или наши глаза встречались, когда мы улыбались какому-нибудь жуткому орнаменту. Она не отстранялась.

Это что-то значило.

Я знал, что это так.

Я заплатил за украшения на кассе, и мы вместе отправились на улицу.

"Зачем ты это сделал?" — спросила она низким голосом. "Почему ты выгнал Донована?"

"Потому что ты попросила", — ответил я, и ответ прозвучал в моей голове.

"Я бы никогда не попросила тебя об этом", — пробормотала она.

"На самом деле все не так сложно", — сказал я. Я положил пальцы ей под подбородок и наклонил ее