"Нет", — просто ответила я. "То, что произошло на игре, было на него не похоже, и я волновался. Ты тоже должен был беспокоиться о нем, Донован, он же твой брат".

"Он потерял самообладание, потому что я тебя поцеловал", — совершенно искренне сказал Донован. "Адриан потерял его, потому что хочет получить то, чего у него нет. Потому что у меня была ты. А не потому, что ты ему действительно нужна. Разве ты этого не понимаешь? Пожалуйста, не говори мне, что ты думаешь, будто ему не все равно. Моему брату наплевать на всех, кроме себя. Он хочет тебя не из-за тебя, а потому что ты была у меня первой".

Я почувствовала, как по позвоночнику пробежал холодок, когда обдумала его слова. В глубине души я знала, что Донован может манипулировать, но это… это было что-то совсем другое. Как будто человек, которого я знала так долго, был заменен незнакомцем.

"Правда в том, Сиенна, — продолжал Донован, его голос был холодным и бесчувственным, — что я встречался с тобой только для того, чтобы показать Адриану, что он не всегда получает все первым. Иногда я оказываюсь предпочтительным братом. Это было так просто — ты ел с моей ладони. Ты делал все, что я хотела, лишь бы угодить мне, лишь бы удержать меня. Ты дал мне все, не так ли?"

"Прекрати", — прошептала я, чувствуя, как подо мной рушится земля. Его слова были как пуля, пронзившая фасад наших отношений и обнажившая уродливую правду под ним.

"Ты пошла с ним в дом с привидениями, и я взял с собой Мейси", — сказал он. "И с тех пор мы встречаемся. Потому что я чувствую себя в ловушке, пытаясь сохранить фасад того, что я с тобой, только чтобы позлить брата. Я заслуживаю быть с тем, кого хочу. А после того, как ты ушел прошлой ночью, мне стало все равно. И теперь, когда мне все равно, Эдриан тоже не будет. Ты увидишь. Ты всего лишь инструмент, Сиенна. Попала между двумя братьями, которых больше волнует победа, чем ты. Неужели ты этого не видишь? Или ты тоже глупая?"

Донован пренебрежительным жестом указал на хэллоуинские декорации. "Все это мило, но временно. Это не продлится долго. Держу пари, ты уйдешь еще до Хэллоуина. Потому что этот мир никогда не был предназначен для тебя… и никогда не будет".

Я замерла, осознав смысл его слов. Мир, который, как мне казалось, я знал, люди, которые, как я думал, заботились обо мне, — все это было ложью. Для них это была игра, способ переиграть друг друга. А я была пешкой, попавшей в центр их извращенной игры. Боль от предательства, от осознания того, как глубоко меня обманули, была непреодолимой. Я отдала Доновану так много себя, а потом узнала, что все это было напрасно. Осознание того, что я всего лишь инструмент в их соперничестве, было опустошающим. Я чувствовала себя потерянной, одинокой и совершенно преданной.

Мне нужно было выбраться отсюда. Мое сердце разрывалось на куски, боль была почти физической по своей интенсивности. Я не могла оставаться в месте, где каждый уголок, каждое воспоминание теперь казалось запятнанным обманом и предательством.

Донован посмотрел на меня со следами жалости, а затем повернулся и скрылся в доме. Звук закрывшейся за ним двери был похож на окончательный вердикт нашим отношениям. Я рухнула на колени на лужайке, но, как ни странно, слезы не шли. Я оцепенела, погрузившись в состояние шока, которое не позволяло мне осознать масштабы того, что только что произошло.

Мир вокруг казался далеким, нереальным, словно я наблюдала за тем, как рушится чья-то чужая жизнь. И все же холод земли под ногами был суровым напоминанием о том, что это моя реальность. Жестокие откровения Донована эхом отдавались в моем сознании, каждое слово кинжалом вонзалось все глубже в мое сердце.

Я знала, что обещала Адриану не уезжать, но оставаться больше не было возможности. Дом теперь казался мне тюрьмой. Я встала, едва держась на ногах, и направилась в свою комнату. Собирание вещей было механическим процессом; я двигалась как в трансе, руки автоматически укладывали вещи в сумки. Мысли кружились в водовороте смятения, отчаяния и отчаянной потребности сбежать.

Проходя мимо двери Адриана, я заколебалась. Уходить, не сказав ни слова, не хотелось, даже если все, что сказал Донован, было правдой. Движимая желанием покончить с этим, я вошла в комнату Адриана и торопливо набросала записку. По крайней мере, так он будет знать, почему.

Донован рассказал мне все.

Я оставила ее там, где знала, что он ее найдет, — на его столе, как молчаливое прощание с тем, что могло бы быть.

Выйдя из дома, я почувствовала, что прохладный ночной воздух мало чем облегчает боль. Я достала телефон и пролистала контакты. О звонке маме не могло быть и речи: я не могла беспокоить ее своими проблемами. Список моих друзей был невелик, но имя Брук Вествуд привлекло мое внимание.

Сглотнув гордость и подавив комок в горле, я набрала ее имя и поднесла телефон к уху. Это была попытка в темноте, но сейчас Брук была моей единственной надеждой.

18

Адриан

Я вернулся домой с тренировки около семи тридцати с пакетами китайской еды. Я забрал ее по дороге, зная, что Сиенна сейчас в настроении, чтобы выбрать для себя комфортную еду. Мысль о том, чтобы разделить с ней простую трапезу после долгого дня на льду, наполнила меня неожиданным предвкушением.

Когда я подошел к дому, мое внимание привлекли украшения для Хэллоуина, которые мы выбрали вместе. Огни отбрасывали мягкое, жутковатое свечение, и в груди у меня что-то сжалось. Это было незнакомое чувство, похожее на возвращение домой к кому-то после долгого отсутствия. Одна эта мысль будила во мне эмоции, которые я не мог понять и сформулировать.

Заехав в гараж, я заметила машину Донована, что подтверждало его присутствие в доме. Однако, когда я переступила порог холла, в доме воцарилась тревожная тишина. Дом казался пустым, лишенным той энергии, которую Сиенна принесла с собой. Не позволяя себе поддаться панике, несмотря на то что сердце колотилось от беспокойства,