Когда гудок шахты обозначил время ланча, Стоффель отвел Шасу в тень, за здание дробилки, и они удобно устроились за вентиляторами. Под предлогом работы они могли открыто общаться, и Шаса в синем рабочем комбинезоне чувствовал себя взрослым и очень важным, когда открывал коробку с ланчем, приготовленным для него поваром из бунгало.

– Цыплята, сандвичи с языком и булочки с джемом, – проверил он содержимое. – Хочешь, Стоффель?

– Нет, парень, вон сестра несет мне харчи.

И Шаса утратил всякий интерес к своему ланчу.

Аннелиза жала на педали черного «раджа»[8], с руля свисали судки. После встречи у насосной Шаса видел ее впервые, хотя каждый день искал взглядом. Заправив юбку в штанишки, чтобы не попадала в цепь, она стоя ритмично жала на педали. Когда она въехала в ворота дробилки, ветер облепил платьем грудь.

По сравнению со стройными смуглыми руками и ногами ее груди были непропорционально велики.

Шаса зачарованно смотрел на нее. Она увидела его рядом с братом, и ее осанка сразу изменилась. Девушка опустилась на сиденье, расправила плечи, сняла одну руку с руля и попыталась поправить взъерошенные ветром волосы. Затормозила «радж», убрала ноги с педалей, слезла и прислонила велосипед к кожуху вентилятора.

– Что на обед, Лиза? – спросил Стоффель.

– Сосиски с пюре. – Она передала ему судки. – То же, что всегда.

Рукава ее платья задрались, и, когда она подняла руки, Шаса увидел у нее под мышками спутанные и влажные от пота светло-рыжие волосы и быстро свел ноги.

– Ну, сестра, – сказал недовольно Стоффель. – Всегда сосиски с пюре!

– В следующий раз попрошу маму приготовить телятину с грибами.

Она опустила руки, и Шаса понял, что все еще смотрит на них и не может оторвать взгляд. Девушка расстегнула ворот блузки, и Шаса увидел легкую краску у нее на горле, но на него она по-прежнему не смотрела.

– Спасибо за эту ерунду, – отпустил ее Стоффель, но она не торопилась уходить.

– Можешь поесть моего, – предложил Шаса.

– Я с тобой поменяюсь, – великодушно согласился Стоффель. Шаса заглянул в судки и увидел комковатое картофельное пюре с тонким слоем жирной подливки.

– Я не голоден. – Он впервые прямо обратился к девушке: – Хочешь сандвич, Аннелиза?

Она разгладила юбку на бедрах и наконец взглянула на него прямо. Глаза у нее были раскосые, как у дикой кошки. Она застенчиво улыбнулась.

– Когда мне что-нибудь от тебя понадобится, Шаса Кортни, я свистну. Вот так.

Она сложила губы розовым бутончиком и засвистела, как заклинатель змей, медленно поднимая указательный палец в откровенно непристойном жесте.

Стоффель радостно загоготал и ущипнул Шасу за руку.

– Парень, да она тебя в краску вогнала!

Шаса отчаянно покраснел и лишился дара речи, а Аннелиза подчеркнуто отвернулась от него и взяла велосипед. Стоя на педалях и вихляя передним колесом «раджа» из стороны в сторону, так что от движений отчетливо выделялись ее круглые ягодицы, она проехала в ворота дробилки.

Этим вечером, поворачивая Пресвитера Иоанна на тропу возле водопроводной трубы, Шаса ощущал, как от предчувствия частит его пульс. Приближаясь к насосной, он пустил пони шагом, боясь разочарования и не желая поворачивать за угол здания.

И все же он не был готов к потрясению, которое испытал, когда увидел ее, гибко обвившуюся вокруг подпорки водопроводной трубы. Шаса онемел: она медленно развернулась и подошла к голове пони, по-прежнему не глядя на него.

Девушка взялась за ремень недоуздка и принялась ласково разговаривать с пони:

– Какой красивый мальчик… – Пони фыркнул и переступил с ноги на ногу. – Какой замечательный мягкий нос. – Она медленными движениями гладила ему морду. – Хочешь поцелуйчик, красивый мальчик?

Она выпятила губы, розовые, мягкие и влажные, посмотрела на Шасу и, наклонившись, обняла пони за шею и поцеловала в морду. Продлила поцелуй на несколько секунд, потом прижалась щекой к щеке пони. Начала раскачиваться, гортанно напевая и поводя бедрами, и снова посмотрела на Шасу раскосыми глазами.

Он пытался что-то сказать, охваченный потоком переживаний, а она передвинулась к плечу пони и принялась гладить его бок.

– Такой сильный.

Она легко, почти ненамеренно, задела бедро Шасы, потом рука вернулась – более целенаправленно, но девушка по-прежнему не смотрела ему в лицо. Он не мог прикрыться, не мог скрыть сильнейшего отклика на ее прикосновение, и она неожиданно громко и насмешливо рассмеялась, отскочила и подбоченилась.

– Собираешься встать лагерем, Шаса Кортни? – спросила она. Он, смущенный и озадаченный, тупо покачал головой. – А чего ж ставишь палатку?

Она смеялась, бесстыже разглядывая бугор на его брюках, и он неловко согнулся в седле. С обескураживающим непостоянством она как будто пожалела его, прошла к голове пони и повела его по тропе, давая Шасе возможность прийти в себя.

– Что мой брат наболтал тебе про меня? – спросила она, не оглядываясь.

– Ничего, – заверил он.

– Не верь ни одному его слову. – Она не поверила. – Он всегда говорит обо мне гадости. Он говорил тебе про Фьюри, шофера?

Все на шахте знали, что жена Джерарда Фьюри после Рождества застукала их вдвоем в кабине грузовика. Жена Фьюри была старше матери Аннелизы, но поставила Аннелизе по синяку под каждый глаз и изорвала в клочья единственное хорошее платье девушки.

– Он мне ничего не говорил, – упрямо повторил Шаса и с интересом спросил: – А что случилось?

– Ничего, – быстро ответила она. – Это все вранье. – И потом, меняя направление разговора, спросила: – Хочешь, я тебе кое-что покажу?

– Да, пожалуйста, – воскликнул Шаса.

Он догадывался, что это может быть.

– Дай руку.

Она подошла к стремени, он протянул руку, и их пальцы переплелись. Он поднял ее. Она оказалась легкой и сильной. Села за ним, перекинув ноги через круп пони, и обеими руками ухватила Шасу за пояс.

– Поезжай по левой тропе.

Она направляла. Около десяти минут они ехали молча.

– Сколько тебе лет? – спросила она наконец.

– Почти пятнадцать.

Чуть отступая от истины, она сказала:

– А мне через два месяца шестнадцать.

И если раньше были сомнения в том, кто здесь главный, это заявление успешно решило проблему. Шаса уступил, и она почувствовала это в его посадке. Аннелиза прижалась грудью к его спине, как бы подчеркивая, кто кем командует, и ее груди, большие и упругие, обожгли его сквозь тонкую хлопчатобумажную рубашку.