– А ты не оплачивай этот счет, – предложил Артур.

А как я мог не оплатить? Я в то время с родителями жил.

Открывает, значит, мама почтовый ящик, а в ящике уведомление. Так, мол, и так: ваш сын не оплатил счет за услуги медвытрезвителя. Просим немедленно погасить задолженность.

И все, что должна была высказать операторша в «Сбербанке», я услышу от родной мамы. Не должна мама знать о моих злоключениях. Пусть это останется для нее тайной.

– Я могу твой счет оплатить, – сказал Артур. – Мне не стыдно.

Я, разумеется, с радостью откликнулся на это гуманное предложение.

Недели через две прихожу домой. И мама показывает мне уведомление. Так, мол, и так: ваш сын не оплатил счет за услуги медвытрезвителя. Просим немедленно погасить задолженность.

Звоню Артуру.

– Ты что же, гадина, счет не оплатил? Ты что же, сволочь паршивая, меня перед родителями подставляешь? Сам же, главное, взялся. Никто, главное, за язык не тянул.

– Я оплатил счет, – уверенно заявил Артур. – Могу квитанцию предъявить.

И возникло в моем мозгу подозрение. Я после вытрезвона долго не пил, так что мозг работал исправно.

– Ты, – говорю, – на чье имя счет оплатил?

– На свое.

– Идиот! – вырвался из души дикий крик. – Ты не понимаешь, что платить надо было на мое имя?

– Не догадался.

Счет в итоге мама оплатила. А в вытрезвоне, наверное, сильно удивились. Оплачивает человек счет. Совершенно посторонний человек. Никогда у них не бывавший.

Видимо, думают в вытрезвоне, он себе на будущее место забронировал. Знает, что рано или поздно попадет, вот и решил заранее заплатить, пока деньги есть. Дело хорошее. Он теперь у нас льготник. В любой момент может прийти и переночевать. Милости просим.

* * *

Когда я заказал очередную порцию, Жора заметил, что все мы сегодня попадем вытрезвитель, но не у всех там оплачено.

– Не боись, – успокоил я Жору. – Вытрезвоны давно позакрывали. Пей – не хочу.

– Я не хочу, – сказал Жора.

– Не хочешь – не пей.

– А твой друг все-таки придурок, – засмеялся водитель.

– Артур? Нет, он не придурок.

Умная мысль посетила мою глупую голову.

– Он совсем не придурок. Он тот, кто нам нужен. Он тот, кто прорвет блокаду, в которую мы угодили.

Я набрал Артура.

– Ты где? С Васгеном? Приезжай сюда, надо проблему решить. Какую? Тут некоторое количество рассерженных молодых людей желает призвать нас к ответу. Где я? В кафе на Турку. Знаешь это кафе? Очень хорошо.

– Какой еще Вазген? – возмутился водитель. – Нам своих вазгенов хватает.

– Ты достал со своим национализмом! – завелся Жора.

Мне пришлось его поддержать:

– Я согласен. Твоя национальная политика, приятель, завела нас в тупик. К тому же Васгеном мы называем Василия Геннадьевича, но он сюда не приедет. Приедет один Артур. И, уверяю, решит проблемы.

– Он русский? – на всякий случай уточил шофер.

– Заткнись. Сиди и помалкивай, – на всякий случай предупредил его Жора.

Я чувствовал себя хорошо. Мне хотелось увидеть Артура, хотя не очень хотелось уходить из кафе.

– А я за Советский Союз, – неожиданно сказал оператор, разливая коньяк.

– Я тоже, – поддакнул шофер.

– Ты не можешь быть за Советский Союз, – злобно возразил оператор. – Или ты за Советский Союз, или за Россию для русских. Одно из двух. Выбирай.

– Не хочу я выбирать.

– Нет, выбирай.

– Отстань от меня.

– Друзья мои, – сказал я самым благодушным тоном. – Не будем ссориться. Советский Союз приказал долго жить, и попытка его восстановить – дело слишком дорогое.

– Я бы никаких денег не пожалел, – упрямо заявил оператор.

– Это смотря чьих денег.

В 1996 году мы с приятелем ехали в Ялту. На поезде. Ночью к нам пришли украинские пограничники.

– А вы, конечно, пьяные в доску? – спросила Аня.

– Почему обязательно пьяные? Не так уж часто я бываю пьяным. Я не виноват, что истории, заслуживающие внимания, случаются лишь тогда, когда я немного выпил. А в поезде, мы, между прочим, вообще пили шампанское.

И приходят украинские пограничники. Везете ли, спрашивают, валюту?

– Везу, – отвечаю я. – Доллары.

– Почему они не задекларированы?

– Я не знал, что надо декларировать. Нам проводница сказала, что не надо.

Пограничники смотрят на проводницу.

А проводница, шмара, идет в отказку. Ничего я, дескать, не говорила.

– Как не говорила?

– Так не говорила.

Я только руками развожу.

– Придется заплатить штраф, – говорят пограничники.

– Какой еще штраф?

– Заплатите сто долларов и езжайте себе дальше.

И взыграла во мне национальная гордость великоросса. Вырвалась наружу обида за разрушенную и разоренную Родину. Да и денег, честно говоря, жалко.

– Никаких, – говорю, – долларов я вам не дам. Я, – говорю, – в своей стране нахожусь. В Советском Союзе.

– Тогда, – говорят пограничники, – сходите с поезда. На месте разберемся, в какой стране вы находитесь.

А мне, понимаете ли, сходить в Харькове не с руки. Я вообще-то в Ялту еду. Зачем мне Харьков? Ялта гораздо лучше Харькова.

Ну я, разумеется, скис. Заскулил. Давайте, мол, договоримся.

– Двести долларов, – сказали пограничники.

Делать нечего. Отдал я двести долларов.

Пограничники ушли, а я все о национальной гордости думаю. Что же это получается? Я, конечно, предатель. Я отрекся от Советского Союза, чтобы в Харькове не сходить. Да еще лишние сто баксов уплатил за свои патриотические убеждения. Нет мне прощения.

Но ведь украинские пограничники гораздо хуже меня. Они за сто долларов отреклись от независимости Украины. Признали мое право считать ее частью Союза Советских Социалистических Республик.

Приятель отреагировал на мои размышления скептически:

– Ты им еще соточку зашли, они Крым российским признают.

Нет, думаю. Я лучше на эту соточку в Ялте портвейна выпью. Будь он хоть российский, хоть украинский.

– Крым наш, – процедил оператор.

– Зачем он тебе нужен? Там комнатенку в три квадратных метра снять дороже, чем дом в Болгарии.

– В Крыму плохо, потому что он не наш, – настаивал оператор.