В тумане моря голубом,

Он от добра добра не ищет,

Вот и конец пути – бултых.

Все засмеялись. Очень громко. Над моими историями они так громко не смеялись. А громче всех – Аня.

Причем Аня была единственная, кто не понял смысла артуровской байки. Ей пришлось объяснять, что первые две строчки взяты из Лермонтова, а последние – из песни Гребенщикова про Корнелия Шнапса. Меня не удивило, что Аня не уловила БГ, но насторожило, что стихотворение М. Ю. Лермонтова «Белеет парус одинокий» она тоже слышала в первый раз.

– А потом я поступал в Театральный, – сказал Артур, когда все отсмеялись и отобъяснялись.

– В какой Театральный? – не выдержал я, но, взглянув на Аню, мгновенно замолчал.

– В обыкновенный Театральный. Там, как вам, может быть, известно, тоже нужно читать стихи. И я прочел:

Выхожу один я на дорогу,

Светит месяц, а в руке топор.

Говорят, жидов в стране немного,

А по моим подсчетам – перебор.

Все опять засмеялись, но на этот раз несколько робко. Не могли решить, как реагировать на столь экстремистское стихотворение, подпадающее под статью Уголовного кодекса о разжигании межнациональной розни.

– И как? – спросил Жора.

– Меня взяли. Сказали, что стихотворение отвратительное, но моя манера чтения бесподобна.

– Вы учились в Театральном? – восторженно завизжала Аня.

– Конечно.

Я снова не выдержал:

– Чего ты мелешь? Ты учился вместе со мной на истфаке.

– Ну и что? – заступилась за Артура Аня. – Я тоже училась на паблик рилэйшн в Бонч-Бруевича, а параллельно – на факультете маркетологии и дизайна в Электротехническом университете имени Ульянова-Ленина.

– Оно и видно.

Артур, развалившийся на стуле и лениво потягивавший коньяк из моей рюмки, окинул меня взглядом, каким обычно смотрят на назойливое насекомое, и обратился к Ане:

– Вы совершенно правы, детка. Я тоже учился на истфаке, а параллельно – в Театральном.

Меня затрясло:

– А почему я об этом впервые слышу?

– Кто ты такой, чтобы тебе об этом рассказывать?

Зря я Артура позвал. Сидели бы лучше без него. С гастарбайтерами сами бы как-нибудь разобрались.

– Взглянув на вас, я сразу поняла, что вы актер, – сказала Аня.

– Мне многие это говорили, – согласился Артур.

– Никто тебе такого не говорил.

Я сказал истинную правду. И попал в идиотское положение. И кусал губы от злости. Я даже локти хотел покусать.

Артур врет, но он – герой. Он решил проблему, которую я решить не смог. Поэтому он врет, и ему верят. А я говорю правду, но мне не верят. Надо мной смеются. Считают, что я говорю гадости из зависти. Потому что я в данной ситуации – обсос.

Неважно, что ты говоришь. Важно, кем ты являешься.

Актер Безруков может изрекать банальности, но его будут слушать, затаив дыхание. Им будут восхищаться.

А я раз в год, когда зовут, говорю на канале «100 ТВ» умнейшие вещи, но зрители только разводят руками:

– Что это за рожа? Кто этот омерзительный человек? Чем он известен? Зовут в передачи кого ни попадя.

Такова жизнь. Ничего не поделаешь.

– Но как вам удалось договориться с этими хулиганами? – спросила Аня, видимо, позабыв, что уже спрашивала об этом.

– Все дело в том, что я мужественный, – ответил Артур. – А этот, – он указал на меня, – похож на гомосексуалиста.

– Я???

Аня внимательно на меня посмотрела и пересела с моих колен на стул. Поближе к Артуру.

От злости, негодования, несправедливой обиды я не мог слово молвить. Артур же начал разглагольстовать:

– Мужчина должен быть мужественным.

– А женщина женственной, – заметил я. – Очень глубокая мысль.

– Да помолчи ты! – вскрикнула Аня, с трудом сдержавшись, чтобы не добавить: «Гомик несчастный».

– Знаете ли вы, кто такой рядовой Брэдли Мэннинг? – продолжал Артур, будто наша перепалка не имеет к нему ни малейшего отношения.

– Конечно, – хором ответили все, кроме Ани, которая полезла в Интернет.

– Рядовой Брэдли Мэннинг был осужден на тридцать пять лет за правду о военных преступлениях американцев. В наших глазах Мэннинг был героем.

И это отражено в заявлении МИД РФ, где говорится, что дело Мэннинга показывает необоснованность претензий США на лидерство в сфере прав человека, а также является проявлением двойных стандартов. Поэтому, если в чьих-то глазах Мэннинг не был героем, то этим несознательным личностям нужно провести коррекцию зрения в соответствии с официальной точкой зрения МИД.

Но потом рядовой Мэннинг заявил, что он женщина. Теперь он перестал быть героем в наших глазах. Русский человек не может признать героем героя, который оказался героиней. Ну представьте себе, если бы Василий Иванович Чапаев оказался женщиной. Или – еще хуже того – гомосексуалистом. Это уже шут гороховый, а не герой.

И дело вовсе не в том, что мы принципиально не приемлем трансгендерность. Мы спокойно говорим: Зоя Космодемьянская была мужественной. Но мы никогда не скажем, что Олег Кошевой был женственным. Звучит оскорбительно.

Мы восхищаемся женами декабристов, которые отправились за мужьями в Сибирь. Но предположим, что мятеж подняли бы не декабристы, а их жены. И жен сослали бы в Сибирь. А мужья поехали бы за ними.

«Чмошники, подкаблоны», – сказали бы мы про этих мужей.

Жены декабристов звучит гордо, а мужья декабристок – это насмешка какая-то.

Женщина, в принципе, может косить под мужчину. Но мужчина под женщину – никогда.

Байка про то, что Керенский бежал, переодевшись в женское платье, окончательно погубила репутацию незадачливого премьер-министра.

А Мэннинг фотографировался в женском образе. В парике и с макияжем. И эту фотографию американские адвокаты используют как смягчающее обстоятельство. Он, мол, выдал секреты, потому что много страдал из-за проблем с гендерной идентичностью. Он, будучи ей, еще большим героем стал.

У нас эта фотография тоже использовалась бы в качестве смягчающего обстоятельства. Но совсем по-другому.

«Ах, так он баба, – сказали бы мы. – Тогда понятно. Бабы любят фотки в Интернет выкладывать. Такая уж у них натура».

Но подобное смягчающее обстоятельство годится только для общественности. В официальных кругах оно не прокатывает. Нашим официальным кругам Мэннинг вообще подложил, как говорится, свинью.

Вот МИД РФ его пропагандирует. А у нас трансгендерность, как и гомосексуализм, нельзя пропагандировать. Потому что мальчики тут же захотят стать девочками и, как следствие, разболтают государственные секреты.