обитатели Полной Луны чувствовали, как и я, давление погоды. Обычно в большом зале было шумно, но теперь говорили только леди Чийомэ и Фуюдори. Леди Чийомэ говорила шутки в мою сторону — что-то о белках, что впадают в спячку зимой, но одна глупая вместо этого лазает по ледяным деревьям.

Смеялась только Фуюдори. Она смогла сесть рядом с Масугу-саном, обычно там был старший Братишка. Она опустила голову на руку, сияющие глаза изучали лицо лейтенанта.

— Конечно, — сказала она, — волк охотится всю зиму, — и рассмеялась снова.

Я не понимала, о чем она, как и, судя по его лицу, Масугу.

Миэко-сан что-то поняла. Она опустила чашку с сакэ, что я только наполнила, расплескав вино на черный лакированный стол и рис для Кунико. А потом встала, ее бледное лицо потемнело. Она дрогнула.

— Хорошего вечера, миледи, — сказала она, поклонившись Чийомэ-сама. — Джентльмены, — она поклонилась Братишкам и Аимару, он был потрясен.

Вспышкой красно-белого шелка она вырвалась из комнаты.

Вытерев разлитое сакэ и подняв тарелку, я посмотрела на леди Чийомэ, а та ухмылялась лейтенанту. Он качал головой, как мокрый пес, а потом встал и поклонился леди Чийомэ:

— Мне тоже пора спать, рано утром ехать на проверку.

И он покинул зал.

Леди Чийомэ издала странные сухой смешок и посмотрела на Фуюдори, а та сияла, словно сделала что-то очень умное. Может, так и было.

Цокнув языком, леди Чийомэ продолжила ужин. Остальные безмолвно следовали ее примеру.

Я забрала едва тронутые тарелки по обе стороны от Чийомэ-сама и унесла на кухню.

Увидев меня с почти полными тарелками, Ки Сан ударил тесаком по столу.

— Что их не устроило?!

— Миэко-сан и Масугу-сан… плохо себя чувствуют, — сказала я. — Рано ушли спать.

— Спать, — оскалилась Тоуми.

— Думаю, они не ладят, — пришла за мной из зала Эми.

— Или наоборот, — пробормотала Тоуми.

Ки Сан вытащил из стола нож, мрачно взглянул на нас и снова ударил стол ножом. Указав на меня, он рявкнул:

— Мусор. Вынеси.

— Хай, Ки Сан-сан, — я схватила корзину и пошла к двери.

— Накидки! — рявкнул он, но я была уже за дверью.

— Я быстро, Ки Сан-сан, — хотелось оказаться вдали ото всех, не думать о том, говорят ли что-то обо мне, смотрят ли на меня или пытаются игнорировать. Ночь была холодной, снег почти не падал, крошечные снежинки сверкали на темном небе, кружили, как мотыльки у факела.

Белки впадают в спячку? Я шла к двери, что вела к мусорной яме. Ха!

Я опустила теплую корзину с костями и жженым рисом на выступ у калитки. Я услышала звон в темноте, но не из главного зала, а со стороны Убежища.

Я не помню, когда решила залезть на стену, чтобы все осмотреть. Это было само по себе. Я оказалась на толстой стене, осторожно шагала между острых шипов из бамбука, пока думала, что могу увидеть, и как оправдаюсь, если меня увидят. Тусклый свет из большого зала виднелся в щелях закрытых дверей и окон, лед и снег на стене от этого слабо сияли. Иначе я бы не видела, куда ступать.

Звук приглушал снег. Голос. Два? Те же, что были в лесу?

Я пошла по стене, осторожно переступая шипы и камни. Снег танцевал на ветру, я не видела уже большой зал, и весь мир был скован снегом, остались лишь стена и я.

Я услышала звук снова, ближе, но все еще впереди меня. Точно два голоса, но слишком приглушенные, чтобы узнать слова или понять, кому они принадлежат. Ветер ударил по лицу, и я шла дальше осторожнее, прощупывая путь руками.

Среди снежинок я разглядела два силуэта: один — крыша Убежища, а впереди — угол стены.

Я замерла. Голоса ведь не снаружи доносились?

— У меня есть сто восемь способов убить тебя, — голос был холоднее воздуха, что щипал мое лицо и руки, он был таким четким, что я чуть не упала со стены.

— Ты убила меня пять лет назад, — сказал печальный голос. — Не думаю, что другие сто семь способов сработают.

Я посмотрела направо: каменная труба Убежища и покрытая деревом крыша были досягаемы; голоса поднимались из домика, как дым. Сердце замерло.

— Прошу, — сказал первый голос, и теперь он напоминал острое лезвие, разбитый лед. — Прошу. Я не хочу…

Миэко. И я поняла еще до ответа другого, что это был Масугу.

— Конечно, нет. Ты делаешь то, что должна. Свой долг. Как и всегда. Как и я.

Я слушала, но ответом была лишь тишина.

* * *

Я, дрожа, вернулась на кухню, и Ки Сан уже надевал зимнюю накидку.

— Где ты была, балда! Я уж решил, что ты превратилась в сосульку в этой буре!

— З-заблудилась в с-снегу, — я опустила пустую корзину. Эми и Тоуми не было, ушли чистить купальни. Я должна была спешить к ним, но огонь был таким теплым, а я так замерзла, что не могла пошевелиться.

— Уйти без накидки! — повар нахмурился и проворчал. — Они уже домывают купальни. Если я правильно посчитал… Думаю, нужно дать Улыбчивой чашку мятно-макового чая. Не стой, а завари его для нее, — он бросил мне полотенце, и я благодарно укуталась в него, а потом пошла к травам.

Я посмотрела на полку рядом со статуэткой Будды, на которой хранились масла. Там, где была маленькая глиняная бутылочка, которую Ки Сан показывал нам, рассказывая о травах, было пусто. На других бутылочках были его отметки: масло хризантем, мяты, клевера, сосны…

— Ки Сан-с-сан, — мои зубы еще стучали. — М-мне срезать н-немного с-сушеных маков? Б-бутылочки с соком нет.

— ЧТО? — взревел он и окзался возле меня. Он покопался в бутылочках и склянках. И выдал поток корейских слов. Он снова посмотрел на полке, а потом и на полу. Наконец, он сердито посмотрел на меня. — Это ты тоже не брала, Яркоглазая?