– Видел бы ты свое лицо!

– Я бы что хошь поставил на кон – он шпион! – упорствовал Картопля. – Такой всегда настороженный, правая рука не знает, что делает левая.

– Полно, – мягко остановил его Джимми, и тут все спохватились, что я сижу среди них и для меня все это ново и неожиданно, и поутихли.

– Когда вы виделись с ним в последний раз? – спросила я.

Они переглянулись, соображая.

– Несколько месяцев назад, – сказал Джерри.

– Ничего подобного! – фыркнул Картопля. – Не слушайте его, он уже забыл, что кушал на завтрак. Больше года прошло, как мы его в последний раз видели. С той женщиной.

Сердце ускоряет бег.

– По уши влюбился, боооже, – покачал головой Картопля. – За все эти годы ни разу нас ни с кем не знакомил, и вдруг является с женщиной. Блондинкой. Имечко такое – а?

– Немка, – подсказал Джерри.

– Ну да, а звали ее как?

– И немножко ирландка, – гнул свое Джерри. – Акцент необычный. Необычная женщина. – Он обернулся ко мне. – Вы же ее знаете?

– Нет, – сказала я и откашлялась.

– Кэт, – произнес Джимми.

Все закивали.

Кэт? Кошка?

– Наверное, у нее тоже было другое имя, почем знать, – заметил Картопля. – Может, она шпионка. Немецкая.

Все дружно велели ему заткнуться.

– А почему Хэмиш? – Мраморный Кот наклонился к самому моему лицу. – Почему он представлялся как Хэмиш О’Нил, если он Фергюс Боггс?

Я изо всех сил пыталась сообразить, но ничего не шло на ум.

– Понятия не имею. Абсолютно.

Молчание.

– Я только вчера узнала, что он вообще играл в марблс.

– Матерь божья! – восклицает Джерри. – Так вы про нас ничего не знали? Про «Электрические бабки»? Он никогда не рассказывал?

Я качаю головой.

Они переглядываются, недоумевая, и я чувствую потребность извиниться за отца. Я прекрасно понимаю, как они это воспринимают: выходит, они ничего в его жизни не значили?

– Выходит, Картопля, ты прав: у него одна рука не ведала, что творит другая.

– Ты сказал, что я прав, Джерри? Боооже! У меня и свидетели есть.

– Так где же он? – спросил Джерри. – Год прошел, никто о нем ничего не слыхал. Немножко в обиде на него за это, можно сказать.

– Как он? – тихо спросил Джимми.

Дыши.

– В прошлом году у него был инсульт, у него проблемы с памятью и движениями. С тех пор он в больнице. Мы не думали, что память пострадала настолько сильно, но недавно я узнала об отце кое-какие подробности, о которых раньше понятия не имела, нашла эту коллекцию марблс, но он, я уверена, даже не помнит, что когда-то в них играл. Конечно, я недостаточно о нем знаю, чтобы судить, что он помнит, а что нет, но с этим, по крайней мере, ясно. – Я стараюсь контролировать голос. – У него было – у него много секретов, и трудно понять, где у него тайны, а где провалы в памяти.

Джерри опечалился. Все они погрустнели.

– Не могу себе представить, чтобы Хэм… чтобы твой отец забыл про шарики. В них вся его жизнь была.

Я сглотнула. А где же тогда в этой жизни я?

– Не вся жизнь, – поправил его Джимми. – Про другую часть мы не знаем.

– Ну да, ничего, на хрен, не знаем. Но я-то думал, другая часть хоть про нас знает.

– Вы-то думали! – фыркнула я. Прозвучало слишком резко.

Опять молчание. Уважительное, сочувственное, однако мне стало не по себе. Лучше бы и дальше препирались.

– Расскажите, каким папа был, когда играл в марблс, – попросила я. И тут уж их было не остановить.

– Сабрина, – окликнул меня Джимми уже в дверях.

У меня по лицу текли слезы, мне совсем не хотелось, чтобы он нагнал меня. Мне бы хоть до машины добежать, укрыться, но я не успела. Больше не могла это слушать. Так кто был моим отцом? Кто мой отец? Человек, рядом с которым я росла, в каждом рассказе представал иным. Слова Регины преследовали меня: он был лжец. Вот и все. Словно это ответ на все вопросы. Ответ ли? Нет. Но боль причиняет. Зачем он лгал мне? Родной дочери – зачем? Какой дурой чувствую я себя теперь, я-то впускала его в свою жизнь, все рассказывала, даже про неприятности с мужем, и он всегда такое проявлял участие, но сам, оказывается, ничем со мной не делился. Я обижена, я злюсь, и ведь нет даже возможности ворваться в больничную палату и вывести его на чистую воду – тот пациент, в больнице, ничего не помнит. Удобно устроился! Этот голос, непрерывно возмущающийся в моей голове, похож на мамин. Я пытаюсь взять себя в руки, не думать об этом, пока не останусь наедине с собой.

Джимми подхватил меня под руку и повел куда-то дальше по дороге. Остановился перед магазином с инструментами и скобяными изделиями, вынул связку ключей и открыл дверь. Провел меня в квартиру-студию наверху. Обстановка минималистская, я подумала, что он живет один, но потом заметила корзину с игрушками.

– Это внуков, – пояснил он, перехватив мой взгляд. – Забираю их по пятницам, дочка работает.

Он налил в чайник воды и поставил греться. Присмотрелся ко мне с заботой:

– Несладко вам пришлось.

Я кивнула, вновь постаралась собраться.

– Мне это чувство отчасти знакомо. Однажды твой отец и со мной поступил так. В день своей свадьбы.

Я навострила уши, но Джимми не собирался ничего рассказывать, пока не нальет нам обоим чая, и, как бы ни хотелось мне его поторопить, я понимала, что это будет невежливо. Все в свое время. Вот он еще поставит на стол тарелку с розовыми печенюшками. И наконец:

– Я был приглашен на свадьбу. Первое официальное свидание с девушкой, которая мне приглянулась. Мишель – она была подружкой невесты – позвала меня. Выпивка, угощение, чем плохо? Я и приехал в приходскую церковь на Айона-стрит. Ясно все помню. Большая церковь, нарядная. Ее подруга Джина выходила замуж, жениха звали Фергюс Боггс, вот и все, что мне было известно. Позаимствовал у брата костюм. Явился, сижу. Ни одного знакомого лица. Вернее, так я думал – и вдруг появляется мой добрый друг, я так обрадовался, что тут не один. Нарядный, в бледно-голубом смокинге, штаны-колокольчики. Все мы тогда так наряжались. Идет прямиком к алтарю, там остановился, кого-то ждет. «Это шафер?» – спрашиваю я парня по соседству. – «Кто? – «Он». «Нет, это жених», – говорит этот парень. «Хэмиш О’Нил женится?» – переспрашиваю я. И тот как захохочет: «Ты, верно, свадьбы перепутал. Это Фергюс Боггс». У меня пол из-под ног ушел, честное слово. Словно он меня в живот пнул. Не мог дышать, глотнуть воздуха не мог. Я почувствовал… ну вот то примерно, что ты сейчас, хотя, конечно, для меня это было не так скверно. Он же мне не отец. Но он был моим другом. Мы два года вместе играли. Хэмиш О’Нил. Никак не мог этого понять.