Потом я подумал о Джетте, которая наверняка уже по мне скучает, и представил, какой несчастной она станет из-за моего дезертирства. Теперь я остро ощутил, насколько постыдными были мои мысли об уходе. Словно собака на привязи, я приблизился к границе своей территории.

Я забрался на гаррона и впился пятками в его бока, но измученное животное отказывалось двигаться с места. Я спешился и с трудом уговорил его последовать за мной обратно, вниз с Перевала.

Уже под вечер мы добрались до Эпплкросса.

Не желая встречаться с Арчибальдом Россом, я приблизился к Большому Дому с гораздо большим трепетом, чем обычно. Чтобы умиротворить Арчибальда, я состряпал историю о том, что парень, с которым я должен был повстречаться в Джинтауне, на самом деле попался мне на дороге, поэтому я сумел вернуться в тот же день. Меня не очень волновало, поверит ли Арчибальд в такую нелепую историю, но он в любом случае не появился. Услышав стук лошадиных копыт по булыжникам, из конюшни вышел работник, без единого слова взял у меня повод, и я поблагодарил его за пони.

Я добрался до Калдуи ужасно усталым, как из-за переживаний минувшего дня, так и из-за уверенности: теперь мне не спастись от уготованного мне провидением. А раз так, не все ли равно, что скажет отец о моей отлучке! Я хотел только одного — лечь на кровать и уснуть.

Шагнув через порог, я с удивлением увидел за столом сидящего спиной к двери человека в черном. По коротко стриженным волосам я узнал преподобного Гэлбрейта. Отец занимал место во главе стола, Джетта маячила у шкафа, как темный призрак, и даже в тусклом свете лицо ее выглядело бледным. Я решил, что священник явился рассказать, что видел меня нынче утром в Камустерраче, но дело было в другом. На столе лежал лист пергаментной бумаги, сложенный втрое, со сломанной восковой печатью.

Священник велел мне сесть и сказал:

— Сегодня твой отец получил это письмо.

Протянув руку через стол, он кончиками пальцев подтолкнул ко мне письмо. Костяшки его были узловатыми и опухшими.

Я взял бумагу и развернул. Поскольку в комнате было слишком темно, чтобы читать, я отнес письмо к очагу. Оно было написано изящным почерком, с подчеркнутым заголовком: «Извещение о выселении».

Я не помню точных выражений письма, но сперва в нем называлось имя моего отца («арендатора») и указывался размер участка, дома и пристроек. Потом там говорилось, что фактор властью, данной ему помещиком, настоящим велит арендатору покинуть означенную собственность к тридцатому дню сентября тысяча восемьсот шестьдесят девятого года. Такая дата устанавливается, чтобы дать арендатору время собрать урожай с данной земли. Потом следовал список оснований для выселения: отсутствие содержания участка в соответствии со стандартами; отсутствие поддержания домов и хозяйственных построек в должном состоянии; присвоение собственности помещика; агитация против деревенского констебля; задолженности по выплате арендной платы и налагаемых штрафов. Дальше перечислялись различные суммы, в общей сложности намного превышающие стоимость всего нашего скота и имущества. Письмо было подписано и датировано фактором.

Я вернулся к столу и положил на него письмо. Отец продолжал глядеть прямо перед собой.

— Я объяснил содержание письма твоему отцу, — обратился ко мне священник. — Я ошеломлен тем, что он допустил такой беспорядок в своих делах, сделавший неизбежными подобные меры.

— Неизбежными? — повторил я.

Священник посмотрел на меня с тонкой улыбкой на губах.

— Все мы в ответе за управление своими делами. Нельзя ожидать, что помещик разрешит арендаторам пользоваться своей землей бесплатно и без соблюдения условий арендного договора.

Тут он покачал головой и тихо поцокал языком.

Я невольно почувствовал, что священник извлекает некое удовольствие из нашего положения, поэтому не видел смысла взывать к нему, прося, чтобы он вмешался и заступился за нас. Потом преподобный заявил, что в последние несколько месяцев не видел меня и мою сестру в церкви.

— Может, если б вы уделяли больше внимания своему духовному благополучию, — сказал он, — то не оказались бы в такой ситуации.

— Не вижу связи между этими двумя вещами, — ответил я.

— Именно о том я и говорю, — сказал священник. — Ты — огромный позор для своего отца.

Потом он сообщил, что по возможности наведет справки, где нам найти другое жилье. Отец поблагодарил его, и преподобный ушел.

Когда он исчез, отец схватил письмо со стола и разорвал в клочья. Затем заколотил кулаками по столу так, что клочки бумаги подпрыгнули. Я наблюдал за ним, как мог бы наблюдать за бьющимся в ловушке раненым животным. Близнецы проснулись в своей кровати, и Джетта пошла к ним, чтобы их успокоить.

Тогда отец встал и надвинулся на Джетту. Он схватил ее сзади за шею, подтащил к столу и грубо усадил на скамью рядом со мной. Близнецы заковыляли за ней с душераздирающим ревом.

— Твои грехи навлекли на нас все это, — тихо сказал отец.

Джетта нагнула голову и сжала руки на коленях, скрутив между пальцами косичку из цветных нитей.

— Вовсе нет, — ответила она.

Я не думал, что с ее стороны благоразумно перечить отцу, когда он в таком настроении, но Джетта казалась совершенно непоколебимой.

Тут отец встал, с удивительной быстротой грубо схватил мою сестру за волосы на затылке и приблизил ее лицо к своему.

— Думаешь, кутаясь, как старуха, ты можешь скрыть от меня свое положение? Я не слепой!

Джетта покачала головой, насколько ей позволяла крепкая отцовская хватка.

— Ты — шлюха.

И, наклонив голову моей сестры к столу, отец начал колотить ею о столешницу. Джетта не закричала.

Я схватил отца за запястье и попытался ослабить его хватку, но его пальцы крепко вцепились в волосы сестры. Пока я боролся с ним, Джетта болталась между нами, как рыбачья лодка на волнах.

— Я хочу знать, кто за это в ответе! — прошипел отец.

Джетта не разжала плотно стиснутых губ. Из глаз ее струились слезы. Я умолял отпустить ее, но, несмотря на мои усилия, отец так сильно стукнул Джетту головой о стол, что ноги его оторвались от земли.

— Кто за это в ответе? — прорычал он.

Изо рта его летели капли слюны. На столешницу сочилась кровь. Джетта мотнула головой, давая знать, что не ответит. Я испугался, что он ее убьет, и выпалил:

— Это дело Лаклана Брода!

Отец дико уставился на меня; его маленькие глазки заметались туда-сюда, и я воспользовался этим моментом, чтобы броситься на него через стол. Я выхватил из его рук Джетту, вырвав при этом большой клок ее волос. Мы втроем упали на пол, и я навалился на отца. Несколько мгновений он пытался бороться, и я, обхватив его руками, понял, что он — сплошные кожа да кости. У него не осталось сил, и запал его быстро угас.