– Разумеется, как мы с вами говорили, взять большой аванс значит пойти на определенный риск. Потому что если книга совсем не будет продаваться, впредь никто иметь с вами дело не захочет.

Две тихие пары, сидевшие за соседним столиком, поднялись, и почти мгновенно их место заняли две шумные пары; мужчины, оба примерно моего возраста, оба в темных костюмах, оба отлично развитые физически, с насмешкой обсуждали приятеля или сослуживца, который спьяну облил красным вином бесценный диван или ковер; женщины с подведенными глазами передавали из рук в руки сотовый телефон, восхищаясь какой-то фотографией. Я не сомневался, что моя книга продаваться не будет.

– Не забывайте, что это для вас возможность резко увеличить свою читательскую аудиторию. Вам надо понять, кто вас читает сейчас и каких читателей вы хотите для себя на будущее, – сказала агентша, а услышал я вот что: «Сюжет должен быть ясным, геометрически четким; описывайте лица, даже если это лица случайных людей за соседним столиком; с главным героем пусть произойдет драматическая перемена».

А что, если перемена произойдет только с его аортой, подумал я. Или с его опухолью. Что, если в конце книги все будет как в начале, только чуть-чуть по-другому?

Коктейли на основе сакэ все больше развязывали языки четверке за ближайшим столиком. Менеджеры инвестиционных банков или аналитики рынка тридцати лет без малого; их соседство было тем неприятнее, что я более откровенно, чем когда-либо, занялся скрещиванием своей литературной работы с деньгами, принялся торговать своим будущим. Первый вариант я должен был подготовить в течение года.

«Свою аудиторию я представляю себе вторым лицом множественного числа, вечно пребывающим на грани возникновения», – хотел я сказать. Официант потряс бутылку, чтобы взболтать осадок и сделать сакэ белым.

– Им нужна чрезвычайно текучая стратегия, – сказал кто-то за соседним столиком.

– А что будет, если я пришлю им совершенно не такую книгу, как та, которая описана в моем предложении? – спросил я. Перед нами поставили маленькие тарелочки с угольной рыбой, покрытой слоем мисо[77]. Кто-то наполнил мою опустевшую рюмку.

– Трудно сказать. Если им понравится – отлично. Но рассказ из «Нью-Йоркера» вам в любом случае надо включить, я думаю.

– Я не способен увидеть свою аудиторию из-за прожекторов.

Я осушил рюмку.

– У вас есть какие-то другие идеи?

– Они поженились на Черепашьем острове. Это на Фиджи. Карен говорит, она видела на пляже Джея-Зи[78].

– Красивая молодая художница-концептуалистка и любительница атлетических сексуальных забав, наполовину ливанка, участница радикального арабского политического движения, узнаёт от матери, которая умирает от рака груди, что ей лгали о том, кто ее отец: ее настоящий отец – консервативный профессор, специализирующийся на иудаизме и еврейской истории. Из Гарварда. Или из Нью-Полца. Желая родить ребенка, она в качестве донора спермы выбирает ливанца, пытаясь перенести в будущее то прошлое, которого у нее, как выясняется, не было.

Я отрицательно покачал головой. Расторопные латиноамериканцы забрали у нас пустые тарелки.

– Или может быть, что-то в научно-фантастическом роде: автор превращается в осьминога. Он путешествует во времени туда-сюда. На списанном поезде.

Она вышла в уборную, и новая голубая бутылочка появилась на столе поразительно быстро – казалось, раньше, чем я жестом попросил официантку ее принести. Я закрыл глаза и довольно долго не открывал. «Благоухание и юность текут сквозь меня, и я – их след»[79]. Поскольку я молчал сам и не слушал никого в отдельности, шум казался оглушительным. Я ощутил намек на вкус груши, затем персика. Несколько секунд я слышал только отчаяние, только истерическую энергию пассажиров обреченного авиалайнера. Взлет – падение. Хохот в классе миссис Мичем. Мои родители умерли, но я могу совершить к ним путешествие во времени. На семьдесят третьей секунде полета моя аорта расслаивается, создавая высокие перистые облака – признак неминуемой тропической депрессии.[80]

– Этот рынок весь ушел под воду[81]. Вероятно, навсегда.

Я посмотрел на свой телефон. «Жду тебя в Институте обнуленного искусства», – написала мне Алина.

На десерт подали замороженное суфле с соком юдзу и вареными сливами. Деньги – своего рода поэзия. По рюмке сладкого вина мы получили за счет ресторана. Я был достаточно пьян, чтобы опрокинуть оставшееся сакэ вместо того, чтобы отодвинуть в сторону. В чернилах осьминога содержится вещество, которое помогает ему спасаться от хищных рыб, притупляя их обоняние.

– Как именно вы намерены развить тему рассказа? – спросила литагентша, высчитывая чаевые и потому устремив взгляд в пространство.

– Как принцесса в фильме «Без солнца», я составлю длинный перечень того, что заставляет сердце биться чаще. – Мы вышли из ресторана на улицу, где чувствовалось движение воздуха. – В этом перечне можете быть и вы.

Тротуар был мокрый, но сейчас дождя не было. Мы подошли по Двадцать шестой к лестнице, ведущей на Хайлайн, и поднялись по ней. С запахом автомобильных выхлопов смешивался запах калины, которая то ли цветет зимой, то ли зацвела преждевременно.

– Я собираюсь написать роман, переходящий в стихотворение, – написать о том, как скромные перемены в эротической сфере должны послужить движущей силой политики.

Всякий раз, когда я притрагивался к кустам сумаха, аккуратно посаженным около неиспользуемых рельсов, три пятых моих нейронов были сосредоточены в руках. Никогда больше не буду есть осьминога.

– Ваше предложение не первое, какое я продала, и мой вам совет: не откладывайте надолго. – Мы теперь сидели на деревянной ступеньке, откуда открывается вид на Десятую авеню, на жидкий рубин и сапфир транспорта. – В смысле, садитесь за работу. Чем дольше вы откладываете, тем сильней давит срок окончания. Кого-то это и с ума может свести. – Она зажгла сигарету. – Вы получили эти пять недель как нельзя более вовремя. За такой срок очень много можно успеть, не надо этого недооценивать.

Я уезжал через два дня. Фонд, базирующийся в Марфе, Техас, предоставляет тебе на время твоего пребывания дом и машину, платит стипендию. Я принял их предложение почти год назад, зная, что у меня будет перерыв в преподавании, но понятия не имея ни о том, что у меня расширен корень аорты, ни о том, что кое-кому остро понадобится моя сперма, которая немного не в норме. Мне никогда еще не доводилось ни ездить в творческую поездку за счет фонда, ни бывать в Техасе. Именно в тех краях весной 2005 года умер Крили – из Марфы его три часа везли в Одессу, в ближайшую больницу. Мой домик будет через улицу от домика, где он жил. «Надеюсь, что новая встреча с Вами не заставит себя долго ждать», – написал я одному из вариантов себя самого от его имени.