– Так найди Машу! – воскликнул Игорь и снова полез из машины. – Я боюсь за нее, понимаешь?

– Понимаю. Но искать не буду. Все с ней нормально. Она умная. Не такая, как Танька. Та всегда совала свою голову в петлю, а Маша нет. Она сразу Таньке отказала.

– В смысле? – Игорь окаменел. – В чем?!

– В ее сомнительных делах участвовать отказалась.

– Ты что хочешь сказать… – Игорь привалился к боку грязной машины, перед глазами все поплыло. – Ты что хочешь сказать, что Маша была в курсе?! Всех Танькиных проделок?

– Конечно. Таня назвала ее трусихой и еще как-то, посмеялась. Сказала: всю жизнь будет в своей конуре торчать. Ни мужа не найдет никогда путного, ни богатства. Мол, вот оно, в руки само упало, а она отказывается. – Стас попрыгал на месте, помахал руками. – Замерз к черту! Пойду я…

– Погоди! – Игорь схватил его за руку. – И ты отказался? Отказался ей помочь?

– Я же сказал. – Он покосился на руку Игоря, вцепившуюся в рукав куртки. – Руку убери, парень! Снова схлопочешь.

Игорь отцепился, но от Стаса, зашагавшего к своему подъезду, не отстал.

– Слушай, а ты уверен, что Маша отказалась? Ну… От опасной затеи?

– Танька так сказала.

– А кто же тогда пришел и увез ее?! Почему? Если она отказалась, то…

– То одно из двух, охранник. – Стас открыл подъездную дверь. – Либо Станислав, которого ты не знаешь, ее новый парень. Либо это тот, кто убил Таньку. И тогда, да, ты прав: она в полной заднице.

– Но… Но как он мог?

– Ее вычислить? – Стас закатил глаза и помотал головой. – Вот откуда вас таких в охрану набирают, скажи! Проще простого вычислить. Вместе из детского дома вышли, вместе работали. И где? В гардеробе, где Танька компромат нашарила. Если Танька узнала чью-то тайну, то и Маша тоже.

– И тоже стала шантажировать?

– Не обязательно.

– А зачем ее тогда увозить?! Зачем?!

– Ну, ты и…

Стас крутнул пальцем у виска, повернулся к нему спиной и пошел к лестнице, еле передвигая посиневшие от холода ноги. Но все же успел прокричать, прежде чем скрылся за перилами:

– Затем, что она тоже знает!

Его разговор с Евгением, работавшим тридцать первого декабря Дедом Морозом по адресу, где жила погибшая Витебская, затянулся. Тот без конца нес какой-то вздор, путался, просил отдать ему бутылку пива. Горелов терпел долго, но все же сдался.

– Если выпьешь и не скажешь ничего путного, закрою, как подозреваемого, – пригрозил он.

– Подозреваемого – в чем?

– В том, что это ты тащил бесчувственную девушку по подъезду. Может, ты ее и убил?

– Убил?! А ее что – убили?!

Евгений театрально прикрывал рот ладонью и делал вид, что давится рыданиями. Но игра была так себе, на троечку.

– Так… – Горелов окончательно потерял терпение. – Прекратишь, или я вызываю наряд?

Тот затих и какое-то время сидел тихо со сжатыми между коленей ладонями, сгорбленной спиной и потухшим взглядом.

– Если честно, я вот вспоминаю сейчас – она, в самом деле, выглядела неживой, – встрепенулся он через пару минут. – Он волок ее по улице, как мешок. А ноги волочились. И по всему видно, ему было тяжело. Он пыхтел, ворчал, жалел себя.

– Каким образом? – Горелов наткнулся на непонимающий мутный взгляд и мысленно выругался. – Каким образом он жалел себя?

– Называл себя по имени. И все повторял и повторял, как ему тяжело.

– И каким же именем он себя называл?

Горелов был почти уверен в ответе, но Евгений, пожав плечами, равнодушным голосом ответил:

– Не помню.

– Ты издеваешься? – Валентин вытащил из-за пазухи пиво, открыл и налил три четверти в грязный стакан, стоявший на подоконнике. – Пей.

– Чего так мало? – заныл артист, выпив одним глотком. – Оно даже до желудка не дошло. Высохло в пищеводе.

– Вспоминай, как он себя называл?

– Мне соврать, майор? – возмущенно вытаращился Евгений. – Что тебе это даст?

Тоже верно. Вранье может пустить следствие по ложному следу. Если учесть, что следов и так не густо, то…

– Хорошо, – сдался Горелов. – Куда он ее потащил?

– За угол.

– Не на стоянку? – Он не смог скрыть своего разочарования.

– Нет. За угол. Втащил ее в машину, и они уехали.

– Ты проследил?

– Ну да. – Артист держал пустой стакан навытяжку.

– Зачем? – не поверил Горелов.

– За тем, чтобы знать, кто у нас хлеб из-под носа ворует. Хотел по номерам машины их потом вычислить. Хотя не факт, что запомнил бы. Но…

– И? – перебил Горелов его рассуждения.

– А он ее в такси сунул на заднее сиденье, сам сел рядом. И все. Такси укатило. – Евгений подошел ближе, протянул Горелову стакан. – Подлей, начальник. Может, и еще что вспомню.

Он устал бодаться, отдал артисту бутылку и пошел к выходу, на ходу бубня, что если он вдруг вспомнит имя, которым называл себя ряженый Дед Мороз, то пусть непременно позвонит.

– Забей номер в телефон, – потребовал Горелов, остановившись у входной двери. – Может, еще что-то вспомнишь.

Евгений дышал ему в затылок, на ходу глотая пиво прямо из бутылки.

– А что еще я могу вспомнить? Все рассказал. И номер не получится забить, извини, майор.

– Почему?

Горелов был опустошен. То, чем он занимался третий день, было даже не топтанием на месте. Он просто тонул, вяз в своих попытках найти убийцу. Вернее, разоблачить Ильинова. У него ничего не получалось. Утратил хватку? Пора уходить?

Да. Он уйдет. Вот только разберется с этим делом и уйдет.

– Потому что руки трясутся. Давай сам. Если тебе не сложно.

Подобревший Евгений, успевший допить все до последней капли, протянул ему телефон.

– Действуй, майор. Пароля нет.

Горелов вздохнул, взял в руки телефон артиста, сохранил свой номер и поставил напоминание: позвонить через два дня. И, пользуясь тем, что Евгений отвлекся, влез в галерею и полистал фотографии.

Очуметь! С начала года, а он только начался, в памяти телефона было триста восемьдесят пять фотографий! Триста восемьдесят пять! Горелов за всю жизнь столько не имел, сколько этот парень сфотографировал за пятнадцать дней.

И чего они только не снимали! Пьяные тусовки в ресторанах. Застолья где-то за городом. Компания в теплых свитерах, плотных штанах и жилетках на деревянной открытой веранде. Возле елок, в лесу. Целая подборка фотографий из бани, из аквапарка. Следом Женя с какой-то прехорошенькой девушкой целуется в оранжерее.