утро, но я могла бы придумать больше, чем несколько других способов, которыми он мог бы меня разбудить.

Мои мышцы болят и тянут, когда я поворачиваюсь к свету, напоминая мне обо всем, что произошло прошлой ночью.

Меня снова охватывает чувство власти, когда я думаю о том, как приставила пистолет к голове этого придурка. Я думала, что понимаю пристрастие парней к такой жизни. К опасностям, насилию, тьме, но прошлой ночью я поняла это. Я почувствовала вкус той жажды крови, которая так ярко светилась в глазах парней — черт возьми, даже девушек. И я не могу отрицать, что хочу попробовать это снова.

Я, наконец, поднимаю глаза, только когда на меня опускается тьма.

Мое сердце подпрыгивает, а желудок сжимается от волнения, когда я обнаруживаю, что Деймон нависает надо мной. Но все меняется в ту секунду, когда я смотрю в его глаза, потому что я не нахожу той легкости, которая была в них всю прошлую неделю, того неотфильтрованного желания, которое исходило от него постоянно. Вместо этого я нахожу замкнутую тьму, о существовании которой почти забыла.

Мое сердце падает, когда меня охватывает паника.

У меня не хватает слов, когда я борюсь за то, чтобы вдохнуть нужный мне воздух.

Я знаю, что означает этот взгляд. Я боялась, что он последует за любым телефонным звонком, который он получил, с того дня, как я проснулась здесь.

Я хочу просить, умолять, сделать все, что угодно, чтобы это не случилось.

Но я знаю, что это невозможно.

— Нет — это единственное слово, которое мне удается выдавить из себя в конце концов, поскольку Деймон продолжает безучастно смотреть на меня.

Моего Николаса давно нет. На его месте Деймон, солдат, которого видят все остальные.

Слезы обжигают мои глаза, а к горлу подступает комок.

— Вставай и собирай свое барахло, — холодно требует он.

— Деймон, нет. Пожалуйста, — умоляю я, перекидывая ноги через край кровати и поднимаясь на ноги.

Утренняя прохлада в воздухе вызывает мурашки по моей обнаженной коже, а соски сжимаются.

Но он не смотрит.

Его холодные, отстраненные глаза не отрываются от моих, и это разрывает меня на части.

— Не делай этого, — умоляю я, поднимая руку, чтобы дотянуться до него. Но он видит, что это приближается, и делает шаг назад, следя за тем, чтобы мои пальцы не соприкоснулись с его.

— Я ничего не делаю, Калли.

Калли. Не ангел, не красавица.

Просто Калли.

Это разбивает мое сердце быстрее и сильнее, чем я думала, что это возможно.

Слезы застывают на моих ресницах, и я борюсь с собой, чтобы сдержать их, не сорваться так быстро у него на глазах.

— Я не хочу уходить. Я не хочу этого. Я-я н-не—

— Собирай свое барахло, или я сделаю это за тебя. Мы уезжаем через тридцать минут.

Он отворачивается от меня, разрывая любую связь, которая все еще потрескивала между нами, и направляется к двери.

— Деймон, — кричу я, боль разрывает мою грудь от этой новой реальности, в которой я проснулась.

Он останавливается в дверях, и по моим венам струится слабая надежда, что я смогу взобраться на стены, которые он возвел с тех пор, как узнал, что нам предстояло сделать сегодня.

Его плечи немного напрягаются, прежде чем он снова смотрит на меня.

Моя надежда увядает и умирает в ту секунду, когда наши взгляды встречаются.

Его не переубедишь.

Ему отдали приказ, и, будучи хорошим маленьким солдатом, которым он является, он последует, отбросив все, что он чувствует, все, чего он действительно хочет.

Это жестокое осознание того, что независимо от того, что он говорил мне во время нашего пребывания здесь, он всегда будет ставить Семью превыше всего.

Рыдание вырывается из моего горла, когда я молча умоляю его не делать этого. Не замыкаться в себе и не забывать все, что мы здесь нашли.

Все мои надежды и мечты о том, что это что-то значит, любая возможность того, что мы могли бы продолжить это дома, что мы могли бы бороться за это вместе, рушатся у моих ног.

Он моргает, и с таким же успехом он мог бы просто вырвать мое сердце прямо из груди и растоптать его, прежде чем уйти, не сказав больше ни слова.

Я стою там посреди комнаты, абсолютно голая, и весь мой мир рушится у моих ног.

Мой желудок сжимается, а сердце истекает кровью, и, прежде чем я понимаю, что происходит, я бегу в ванную. Мои колени ударяются о кафельный пол в ту секунду, когда я оказываюсь перед туалетом, но я ничего не чувствую, поскольку мой желудок сводит судорогой и заставляет меня выблевать то, что осталось от водки и чипсов, которыми мы с Деймоном перекусывали во время нашего дикого секс-феста на разрушенной кухне.

Я вздрагиваю, пока ничего не остается, прежде чем положить руку на сиденье и положить на нее голову.

Слезы от рвоты окрашивают мои щеки, но я отказываюсь плакать. Я отказываюсь позволить ему увидеть, как легко было сломать меня.

Всего один взгляд.

Один холодный, отстраненный взгляд, и все, что я открыла в нем за последнюю неделю, было надежно запихнуто обратно в непроницаемую коробку, в которой раньше было спрятано. И что-то подсказывает мне, что открыть ее во второй раз будет еще сложнее.

С тяжелым вздохом я поднимаюсь на ноги и подхожу, чтобы встать перед раковиной.

Пустота в моих глазах заставляет меня задыхаться. Они горят от потребности изгнать это отчаянное, но безнадежное чувство, которое кружится внутри меня, как шторм. Но я не буду плакать. Нет, пока я не останусь одна.

Смирись, Каллиста, говорю я себе, глядя мертвым взглядом в свои холодные глаза.

Я становлюсь выше и расправляю плечи, делая все возможное, чтобы натянуть свою собственную маску.

— Ты Чирилло, и ты сильнее дьявола.

С вновь обретенной силой, хотя и вынужденной, я тянусь за зубной щеткой, чтобы смыть минутную слабость.

Я работаю на автопилоте, натягивая леггинсы и толстовку с капюшоном в надежде, что смогу спрятаться в них. Если бы у меня было больше времени, мой выбор одежды мог бы быть другим. Я могла бы приложить больше усилий и попытаться показать ему ошибку, которую он совершает, снова закрываясь от меня. Но прямо сейчас у меня кружится голова, а желудок все еще ноет после того, как меня вырвало.

Я бросаю последний взгляд на комнату, убеждаясь, что у меня все есть, прежде чем перекинуть сумку через плечо и направиться к выходу.

Я смотрю себе под ноги, пока иду на кухню. Мое сердце не может вынести воспоминаний о том, как мы последние несколько дней тусовались, смеялись и наслаждались друг другом.