ярым противником Пиля. Премьер-министр «оскорбил честь парламента и страны, — заявил Бентинк, — и настало время искупить вину перед обманутыми избирателями империи». И еще более резко: «Я держу лошадей в трех графствах и слышу, что свободная торговля сэкономит мне полторы тысячи фунтов в год. Так вот, мне это безразлично, а чего я действительно не выношу, так это того, чтобы меня продавали». Именно такое представление о чести было понятно Дизраэли. Он считал себя аристократом по рождению и намеревался использовать свое знание психологии аристократа, отточенное многими годами наблюдений, чтобы сплотить консерваторов в борьбе против Пиля.

В серии речей, произнесенных зимой и весной 1846 года, Дизраэли старательно втолковывал слушателям три взаимосвязанных положения. Во-первых, по его мнению, Пиль — беспринципный оппортунист. «В моем представлении великий государственный деятель должен выражать великую идею, — говорил он, — [в то время как Пиля] можно назвать великим политиком с тем же основанием, что кучера — великим хлыстом». (Позже он сравнил подход Пиля к Хлебным законам с тем, как няня обращается с доверенным ей младенцем, который «разбил себе голову».) Во-вторых, Дизраэли напомнил тори, что они в свое время дали честное слово поддерживать Хлебные законы: «Люди не должны изменять принципу, который позволил им возвыситься, каким бы этот принцип ни был». И наконец, заявил Дизраэли (как и утверждал с первых шагов своей политической карьеры), представители земельной аристократии суть естественные руководители страны. «Вы цените принятое территориальное устройство не потому, что оно позволяет вам удовлетворить собственное тщеславие или насладиться роскошной жизнью владельца земли, — говорил Дизраэли, — а потому, что в этом устройстве вы <…> нашли единственную надежную защиту своей независимости».

Столь действенными нападки Дизраэли на Пиля делали не только приводимые им резоны, но и манера произносить речи. Пиль славился своей надменностью. «Надо признать, — сказал он как-то, — что людям по душе определенная доля упрямства и самонадеянности в любом министре». После пяти лет пребывания в кресле премьер-министра он вызывал раздражение у многих своих единомышленников. Поэтому они с удовольствием наблюдали, как Дизраэли выводил Пиля из себя. «Журнал Фрейзера»[77] так описывал «своеобразный» стиль выступлений Дизраэли:

…он казался таким небрежным, надменным, безразличным, не дающим себе труда кому-то понравиться. <…> Он не столько произносил слова, сколько они сами лились из его рта — будто для такого умного, блестящего человека, мастера слова, сам процесс речи был слишком уж хлопотным делом. <…> В намеках, ироничных усмешках, жестах презрения, которое благовоспитанность не позволяет ему выразить словами, — в передаче подобной скрытой неприязни с помощью взгляда, движения плеч, изменения тона голоса или едва уловимой гримасы он не имеет себе равных.

Наступление на Пиля достигло высшей точки 15 мая, когда Дизраэли произнес речь, в которой три часа обличал премьер-министра, назвав его «грабителем, присвоившим себе чужой ум», обвинив в «мелком политическом воровстве» и заключив свою филиппику громким призывом служить «делу труда, делу народа, делу Англии!» Однако сражение, как и следовало ожидать, Дизраэли проиграл. С самого начала было ясно, что поддержка Пиля вигами и умеренными тори (их стали называть «пилитами») приведет к отмене Хлебных законов. Но войну в целом Дизраэли и Бентинк выиграли, нанеся Пилю столь тяжелый урон, что он уже не смог оставаться лидером партии консерваторов. Через месяц, когда состоялось голосование по биллю о полицейских мерах в Ирландии, основная масса консерваторов (теперь они называли себя протекционистами) вместе с вигами проголосовала против, и Пиль был вынужден подать в отставку. Ему удалось отменить Хлебные законы, но только ценой своей собственной карьеры. В 1850 году он умер, так и не вернувшись в кресло премьера.

Отставка Пиля открыла Дизраэли путь наверх. Но она же служит примером половинчатости всех его побед. Борьба с Пилем (подобно его роману «Вивиан Грей» и избирательной кампании в Хай-Уикоме) принесла Дизраэли скорее нежелательную известность, чем успех. Когда Пиль оставлял пост премьер-министра, соотечественники любили его гораздо больше, чем его победителя. Даже Исаак Д’Израэли сказал сыну, что Пиль «славный малый, единственный, кого любят в Англии». Ко всему прочему в ходе дебатов Пиль как-то раз упомянул, что в 1841 году Дизраэли упрашивал дать ему место в правительстве. В результате вместо принципиального оппозиционера Дизраэли предстал в образе неудачливого просителя, и ни у кого не вызывало сомнения, что, стань Дизраэли членом кабинета Пиля, он никогда не затеял бы свой праведный крестовый поход против премьер-министра.

О смешанных чувствах, вызванных победой Дизраэли, можно судить по письму, которое он получил от члена партии тори лорда Понсонби. Лорд отдал должное таланту Дизраэли, сказав, что тот был «рожден, чтобы занять место в первых рядах славнейших руководителей [Англии] и быть ее гордостью». Но свое восхваление Понсонби выразил так, что Дизраэли следовало задуматься: «Не думаю, что какому-нибудь оратору Древнего Рима или Англии когда-либо удавалось добиться такого совершенства, которое вы продемонстрировали, распиная Пиля. На его месте я бы бросился на вас с кинжалом или побежал домой и там повесился». Самый известный еврей Англии «распял» всеми любимого английского лидера: в этом слышны неприятные отголоски того намека на богоубийство, который некогда заставил Дизраэли вызвать на дуэль О’Коннелла. Многие чувствовали: успех Дизраэли был впечатляющим, но в его достижении он не проявил благородства — истинный англичанин так бы не поступил. Один из видных пилитов сказал, что Дизраэли «в дебатах прорубает себе дорогу к власти подобно индейцу с томагавком». А королева Виктория заметила, что Палате общин следовало бы «стыдиться» того, что она терпит в своих рядах «этого отвратительного мистера Д’Израэли». Даже граф Дерби, занявший пост лидера консервативной партии после Пиля, был вынужден признать, что «пилиты в Палате общин испытывают к Дизраэли подозрительность и ненависть (и это не преувеличение)».

Репутация Дизраэли была не последней из причин, по которым в последующие двадцать лет консерваторы редко находились у власти. Когда Пиль распрощался с протекционистами, со временем вернувшими себе название консерваторов, вместе с ним ушли члены его кабинета. Почти все тори с опытом работы в правительстве, включая Гладстона, были теперь пилитами, и они образовали независимую фракцию в парламенте. И пока Дизраэли находился во главе консерваторов, пилиты не желали с ними объединяться. Дизраэли даже несколько раз вызывался покинуть пост лидера партии, если это вернет Гладстона и других влиятельных политиков в круг единомышленников, но их ожесточение было слишком сильным. На протяжении следующих двух десятилетий Англией управлял союз вигов и пилитов, а консерваторы оставались в оппозиции. Лишь когда правящая коалиция из-за личных или политических трений на короткое время распадалась, консерваторы получали