Длинноволосый заорал, пытаясь выдернуть руку, одновременно от сквозняка распахнулась входная дверь, и на нас уставились два толстяка, которые в конце коридора метали дротики. Два нетрезвых толстых мужика играли в дартс. Я слишком поздно заметила, что натворила, отпустила ручку кабинки и хотела извиниться. Меньше всего я планировала поднимать шум, но мой незадачливый ухажер резко изменился.

Он увидел свидетелей и решил, что надо показать себя мужчиной. Он не мог позволить, чтобы над ним смеялись. Какая-то девчонка отдавила ему пальцы, вынудила его постыдно визжать, следовало задать ей трепку! Вот так всегда, Питер, это только в кино плохие ретируются, столкнувшись со справедливым отпором. Я себя не защищаю, нисколечки, я лишь пытаюсь понять, почему все складывается нечестно?

Я выскочила из кабинки и хотела извиниться, но мой волосатый друг спрыгнул с умывальника и наотмашь ударил меня второй рукой. Хорошо, что левой, не так прицельно получилось, но достаточно больно. Я отлетела к стенке и шмякнулась затылком об электрополотенце. Только чудом я не разбила голову о крюк, потому что прибор давно бездействовал и болтался на одном крючке. В подобных гнусных салунах украдено и разбито все санитарное оборудование, странно, что унитазы на месте! Но я же не могу себе позволить останавливаться в приличных отелях, вот и приходится терпеть.

Одним словом, я трахнулась затылком о плитку такой силой, что потемнело в глазах, и слегка прикусила себе щеку изнутри. А волосатый покосился в коридор, все ли видят, до чего он крутой, и приготовился ударить меня вторично. Толстяки в коридоре заулюлюкали, предвкушая бесплатное зрелище. Без сомнения, они решили, что мы семейная парочка, иначе бы так не радовались…

Волосатый спрыгнул на пол, но был пьян и позабыл освободить зажатые пальцы. То есть ему уже не было больно, да и тонкая пластмассовая дверца не причинила особого вреда. Но я к тому моменту очухалась и поняла, что если пропущу следующий хук левой, следующие сведения обо мне ты получишь из некролога.

Я выплюнула кровь, оттолкнулась от стены и врезала ногой по дверце кабинки. Щель сузилась, моему противнику содрало кожу с костяшек, он рванулся спасать пальцы и заорал уже совсем другим голосом. К выпивохам в коридоре присоединился кто-то третий, они оживленно делали ставки на исход драки. Я упиралась в дверцу ногой, а спиной подпирала сломанный автомат по продаже презервативов. Парень левой рукой тянул дверцу на себя, а ногой в высоком ковбойском сапоге пытался лягнуть меня по лодыжке. По запястью его правой, зажатой, руки и по краю серой пластмассовой дверцы текла кровь. Он вопил, как резаный, хотя ничего ужасного не происходило.

С моей точки зрения, волосатик и близко не представлял, что такое настоящая боль…

Несколько раз он снизу ощутимо заехал носком сапога мне по щиколотке, тут я поймала его ногу руками, и дружок застрял в неудобной позе, враскоряку. Мы оба оказались в невыгодном положении, я понимала, что если прекращу удерживать дверь и одновременно его, то получу удар в лицо. А он стал красный, как рак, от боли и стыда. За порогом гоготала компания человек из пяти, и вот-вот мог нагрянуть кто-то из хозяев салуна.

Тогда я перехватила его сапог правой рукой, а левой сорвала с оставшегося крюка громоздкий фен. За феном потянулся провод, скрытый под обшивкой стены. Кафельные плитки взрывались, одна за другой, и осыпались осколками, до самого потолка. Я в тот момент ничего не соображала и рванула так, что от прибора отлетела задняя часть. А передней частью, там где зеркало и раструб подачи воздуха, я заехала волосатому ухажеру в рожу. Наверное, я разбила ему нос, что-то хрустнуло, я поскользнулась и сама грохнулась на пол. Дружочек освободил посиневшую ладонь, оторвал от лица ящичек фена и, согнувшись пополам, выплюнул несколько зубов. В его верхней губе, как парус, торчал здоровый осколок зеркала, а кровь хлестала фонтаном.

Не помню, как я выбралась оттуда, как бежала, пока не нашла лужу, где смогла помыться. Одежда была загублена, но это ерунда. Денег хватило, чтобы купить новые джинсы и свитер. Я поняла свою ошибку и постараюсь впредь не подходить близко к заведениям, где нет женских туалетов…

Зачем я рассказала тебе об этом, Питер? Ты думаешь, что мне нравится тебя мучить? Нет, нет, любовь моя. Просто я не хочу, чтобы они запутали тебя, чтобы они представили меня эдаким монстром, Они ведь могут настроить тебя против меня, а это больнее всего. Не верь им, пожалуйста! Ведь если бы я хотела тебя обмануть, я бы не написала тебе о драке и о других «дорожных впечатлениях»…

Там, где я сижу сейчас, довольно тихо и уютно. Вдоволь жратвы и кран с водой. Это не отель, это продовольственный склад. Никто не заглядывает через плечо. Да, милый, я высадила окно и забралась на склад магазина. Тут, в глуши, никто не заботится о сигнализации. Впрочем, я ничего и не украду, постараюсь уйти ночью, чтобы никто и не заметил. Да, Питер, я стала взломщицей, даже это я от тебя не скрываю. Иначе никак, я все расскажу тебе, когда соберусь с духом, Я обязательно осмелею и расскажу…

Кажется, мы прервались на Владиславе. Сейчас, пятнадцать лет спустя, Барков криво подсмеивается над своей детской писаниной. Хотя ничего смешного, на мой взгляд, не происходит. Он бросил наркотики, Питер, но не потому, что его вылечили. Просто он поверил, что потеряет печень, почки и поджелудочную железу. А еще он влюбился в свою будущую жену. Та училась на нарколога и проходила практику в отделении Владислава. Ее семья собиралась эмигрировать в Штаты.

Барков потерял голову и возбудил в девчонке ответные чувства. Она была старше его на четыре года и относилась, как я понимаю, к категории восторженных подвижниц. Ведь это ты мне, Питер, перевел русскую пословицу, что женщина способна влюбиться в козла. Я понимаю, ты подсмеивался, ты имел в виду себя, но ты, по сравнению с Барковым, никакой не козел.

Если про родителей Владислав распространяться не любит, то о жене вспоминает с мазохистским удовольствием. Ее сразили наповал мальчишеские бредни и его долгая болтовня на кассетах. Девушка училась на врача, вынуждена была крутиться среди наркоманов, но при этом любила рок, упадническую русскую поэзию и сразу решила, что из парня может выйти звезда андеграунда. Она вбила себе в голову, что должна спасти его тексты и спасти его самого. Против второго пункта Барков совсем не возражал и на какое-то время превратился в примерного ребенка. Семья студентки пребывала в ужасе, они никак не ожидали от дочери такого пассажа перед выездом в США. Барков забросил тусовки с бывшими товарищами, лечил нервные тики, восстановился в школе и начал писать своей пассии скучные, одномерные, как он их называет, стихи.

Будущая жена сама подтолкнула его в пропасть. Когда, спустя год их пламенных отношений, она убедилась, что Владислав образумился, перевелся в колледж и не бьет больше окна в автомобилях, она выволокла на свет кассеты с его голосом и уговорила его встретиться с одним из кратковременных молодежных кумиров тех лет. Ей было несложно выйти на контакт, потому что вся эта братия сидела на игле, а кто не кололся, тот нюхал и периодически проходил очистки у невестиного папы. К слову сказать, когда невестин папа, сам доктор со значительным стажем, скрепя сердце, обследовал Баркова, то был уязвлен в самую сердцевину профессионализма. Он ожидал разоблачить хитрого, изворотливого подонка, втершегося в доверие к дочери, дабы стащить фамильную супницу. Вместо этого перед ним сидел застенчивый щуплый парень, предельно искренний, воспринимавший допинги, как курильщик воспринимает вкусный табак, но без всяких следов зависимости.