У себя в палатке Максимов принялся увязывать дорожный узелок: пригоршня сухарей, шматок круто посоленного сала, оловянная кружка.

– Что за сборы, Макси? – встревожился Грин.

– Я ухожу. Утром меня арестует Капнистов, это как пить дать… Теперь я для него – подозреваемый номер один. Я и бомбу в кадку подложил, и холеру разнес, и записку на ленте подбросил…

– Но это же неправда! Макси, вы славный малый, я сам за вас заступлюсь…

– Это не поможет. Еще и вы под горячую руку подвернетесь… Я здесь больше не останусь. Начнем с того, что смысл этого кровопролития мне непонятен. Мы защищаем интересы австрияков, а случись что, они первые воткнут нам штык меж лопаток… Это не моя война.

– Куда вы двинетесь?

– В Германштадт. Найду Аниту, вызволю, заодно узнаю, как получилось с этим письмом… Должна быть отгадка!

– В таком случае, я с вами! – Американец потянул к себе свой саквояж. – Я дал клятву, что помогу вам отыскать миссис, и я свое слово сдержу.

– Я ценю ваш порыв, Джимми, – остановил его Максимов, – но прошу вас остаться. Если хотите оказать мне услугу, прикройте. Когда за мной придут… а придут обязательно… скажите, что я где-то поблизости. По нужде отлучился, воздухом подышать вышел… в общем, соврите что-нибудь, вы же мастер.

– Не такой искусный, как вы думаете.

– Важно, чтобы вы позволили мне отойти от лагеря как можно дальше. Если поймают при попытке к бегству, то Капнистов пристрелит меня без раздумий.

– Да, это в его духе… А вы не боитесь идти через полстраны? Представьте, сколько времени это займет. И кругом банды, партизаны, черт знает кто…

– Пройду. У меня остались деньги, которые пожаловал его сиятельство в Токае. Найму какой-нибудь тарантас, подвезут…

– Возьмите и мои. – Американец вынул из саквояжа и вложил в руку Максимова горсть монет. – Мне они ни к чему, тут и так кормят и какая-никакая крыша над головой имеется. – Он взглянул на свод палатки.

– Но вы же не будете здесь вечно?

– Я подожду вас. Хочу убедиться, что все в порядке и вы с миссис Энн в безопасности.

– А если не дождетесь?

– Рано или поздно беспорядки улягутся, и можно будет уехать отсюда, как подобает респектабельному джентльмену. Вернусь в Германию, у меня там еще не все дела закончены.

– Удачи вам!

– И вам тоже, Макси!

Обнялись. Между ними не осталось ни грана вражды. Максимов хлопнул американца по плечу в знак прощания, взял свой узелок и растворился в сгустившейся вечерней темноте.

* * *

Не было Аниты в Германштадте. Не было ее даже близко к тому месту. Попетляв по стране и запутав следы, Шандор отвез ее в городок Арад, что находился в Кришане – местности, заключенной между рекой Тисой на западе и Румынскими горами на востоке. Маленький городок, окруженный после монгольского вторжения крепостными стенами и призванный оберегать восточные рубежи Венгрии, был в июле взят повстанцами, и туда перебралось революционное правительство после бегства из Дебрецена.

На первый взгляд здесь все дышало спокойствием и безмятежностью. Боевые действия шли севернее и восточнее, близ Арада не слышно было ни стрельбы, ни взрывов, ни предсмертных хрипов. Не пахло порохом, не стонали раненые, не неслись во весь опор взмыленные лошади, волоча застрявшие в стременах трупы. Лишь попадавшиеся там и сям вооруженные патрули свидетельствовали о том, что дело происходит не в мирной стране и что тишина – обманчива.

В городишке не было гостиниц, и Шандор поселил Аниту у молчаливой румынской старушки, которая за символическую плату согласилась не только сдать комнату, но и кормить постоялицу трижды в день, а также выполнять ее мелкие поручения, если в таковых появится надобность. В Араде вообще румын и сербов было гораздо больше, чем венгров. Солидной добавкой к этой разноплеменной окрошке были еще и евреи, так что городок поражал разноязыкостью и фантасмагорическим смешением различных культур и традиций.

К Аните никто не был приставлен – за ней не следили, не одергивали, не чинили никаких препятствий. В этом не было необходимости, поскольку куда она могла деться отсюда – не имея денег, не зная местных наречий и не представляя, в какую сторону двигаться, чтобы выйти к русским? Шандор не скрывал от нее, что армия Паскевича находится неподалеку от Будапешта – химерического города, слепленного восставшими из трех прежде существовавших поселений: Буды, Обуды и Пешта. Это было сердце Венгрии, им при поддержке союзников как можно скорее стремились овладеть австрийцы, полагая, что мятежная республика сразу падет к их стопам. Кошут сотоварищи не спешили развеивать это заблуждение и копили силы в Араде, который, если продолжать анатомические аналогии, мог рассматриваться разве что в качестве селезенки и потому не очень интересовал интервентов.

Анита смотрела на карту и горестно вздыхала: от Арада до ставки Паскевича было не менее двухсот пятидесяти верст – расстояние немыслимое для одинокой путешественницы, лишенной каких-либо средств передвижения. Все, на что можно было уповать, так это на то, что сметливая Бетти добралась-таки до Максимова и тот знает теперь, где искать супругу. А раз знает, то придет и спасет. Надо набраться терпения, ждать, ждать…

Однако дни текли, а милый Алекс все не появлялся. Зато рядом почти неотлучно был Шандор. Он сделался адъютантом Юзефа Бема, командовавшего революционными войсками в Трансильвании, на какое-то время отказался от разъездов по стране, заходил каждый день, и Анита, истосковавшаяся без общения, ловила себя на том, что эти визиты ей приятны. Обыкновенно они вдвоем шли на берег реки Марош, на которой стоял Арад. Там и гуляли до сумерек, заходя иногда в ближайшую кофейню. Марош, который, сбегая с Восточных Карпат, представлял собою в верхнем течении пенистый поток, выйдя на Среднедунайскую равнину, сильно замедлялся, становился ленивым и умиротворенным. На его поросших тростником берегах так хотелось забыть о войнах и революциях. И так гармонично звучали стихи, которые Шандор сочинял как одержимый.

– «Заходящее солнце истекает кровью, – декламировал он, оборотясь туда, где догорала вечерняя заря, – горы становятся лиловыми, темнеют с каждым мигом… А любимая все так же недостижима, как эти вершины в лиловом дыму…»

Анита прожила на свете достаточно, чтобы понять, что творилось на душе у этого пламенного юноши. О, она не раз наблюдала жгучие взгляды мужчин! Знала себе цену, знала, что привлекательна и что при желании способна лишить самообладания любого… ну, или почти любого. Другое дело, что пользоваться женскими чарами давно уж не было нужды. Никто не мог занять место Алекса, да она и мысли о такой замене не допускала. Поэтому, отдавая должное таланту, уму и смелости Шандора, она не испытывала к нему ни малейшей искры того чувства, которого он так жаждал от нее добиться.

– Я люблю вас, Аннет! – шептал он, приблизив губы, раздвинутые горячечным дыханием, к ее лицу. – Для вас я сделаю все… все, что попросите!