Сейчас совесть не имела значения. Имело значение только задание, которое должно освободить Марию. Потом все изменится. Дочь уже никогда не выйдет из школы без нее. Будет единственным ребенком, которого может забрать только и только мать, и… иногда отец. Может одноклассники и будут над ней смеяться, но это не имеет значения. Важно, чтобы никогда не повторилось то, что произошло сегодня. Она не знала, почему это случилось, могла только догадываться, что это результат мутных дел Павла. Нет, она не собиралась с ним ругаться. Эти дела обеспечивали будущее их дочери. Просто что-то пошло не так, но как только она выполнит задание и вернет дочь, все изменится. Она встретится с ним и поговорит, чтобы он больше так не рисковал.

Рената не слишком верила, что что-то изменится, но у нее должна быть вера в будущее. Будущее, в котором все будет хорошо.

Никем не остановленная, она зашла в зал. На подиуме за накрытым зеленым сукном столом стояли три пустых кресла.

* * *

— Не нравится мне это, — сказал он. — Полиция, охрана, демонстранты, камеры. Мы увязли с малой по самые… уши.

— Мы можем подождать и найти его позже, — предложила опекунша.

Мужчина покачал головой.

— Мы должны отдать ребенка отцу здесь, сразу после подтверждения. Сразу — означает сразу.

В центре было больше всего камер. Большинство изображений анализировалось g.A.I.a. Они протиснулись туда, откуда было видно большой экран, на котором транслировалась пресс-конференция.

* * *

Конференцию онлайн организовывали политики низшего эшелона, чтобы обеспечить себе хотя бы минимальную посещаемость. Но политики определенного уровня не могли себе этого позволить. Контакт должен быть непосредственным.

Рената в очередной раз подняла руку, и снова ведущий указал в другую часть зала. Она не слушала ни вопросов, ни ответов. Вся энергия уходила на привлечение внимания. Когда, наконец, настала ее очередь, она с удивлением поняла, что в голове пусто. Она стояла, опираясь на спинку кресла впереди, и с трудом пыталась собраться с мыслями.

— У меня вопрос к депутату Крушевскому, — услышала она свой дрожащий голос. Ей хотелось заплакать, но надо продержаться еще чуть-чуть. Это для нее, для ее маленькой доченьки… Она сглотнула слюну и спросила громко и выразительно: — Зачем вы изнасиловали мою девятилетнюю дочь?

* * *

— Мама! — закричала Марыся.

Опекунша посмотрела на девочку, потом на экран.

— Это твоя мама? — спросила она с недоверием.

Марыся кивнула.

— Что она там делает? — опекунша посмотрела на охранника.

— Это не наше дело, — он покачал головой. — У нас конкретное задание.

— Но если это ее мать, то это дело плохо пахнет. Ее не должно там быть.

* * *

Харпад смотрел на экран и не верил своим глазам. Какого хрена эта идиотка делает? Откуда она там взялась? У нее никогда не было ничего общего с политикой. Даже не отличала депутата от судьи.

Он сидел словно каменный на крыше Триумфа и смотрел на экран. В зале воцарилась тишина, даже демонстранты вокруг Харпада успокоились.

— Кого вы представляете? — спросил ведущий. — Я вас не помню.

— Я представляю себя, — Рената подняла глаза на депутата и тише добавила: — Она вам доверяла.

Крушевский сидел с открытым ртом.

— Это грязная провокация, — только и смог он выдавить из себя.

Харпад не мог понять того, что видел. Незачем было понижать ПО Крушевского, если его бывшая подложила ему такую свинью. В чем тут дело? Ведь не этого хотел Вольф. Если Вольф стоит за похищением… Что-то тут пошло не по плану. Только чей это план?

И он кое-что понял. ПО рос не только у Крушевского. Настолько же, если не выше, вырос он и у Марыси.

* * *

Тишина, воцарившаяся в зале, уступила место нарастающему гулу, а потом вверх взлетели руки. До того как ведущий на кого-то указал, слышались выкрикиваемые вопросы:

— Зачем вы это сделали?

— Что у вас общего с этой девочкой?

— Когда это случилось?

— Я не делал этого, — сказал он как можно спокойнее. — Я не знаю ее дочь. Я без понятия, кто эта женщина. Кто вы?

Мэр Велицкий встал, посмотрел на Крушевского и, воспользовавшись микрофоном, перебил гвалт:

— Я приложу все силы, чтобы наказать этого человека. Это исключительно мерзкий поступок.

Крушевский тоже встал.

— Это гнусная клевета! У вас есть доказательства?

Рената спрятала лицо в ладонях, встала и, плача, начала проталкиваться к выходу.

— Остановите эту женщину! — закричал Крушевский. — Это наговор. Я выясню это в суде.

— Перестаньте издеваться над бедной матерью, — запротестовал Велицкий. — Лучше объясните общественности, зачем вы это сделали?

Здонек молча наблюдал за поединком противников. Он спокойно ждал нужного момента, чтобы вмешаться.

Человек с красным идентификатором, означающим высший доступ, поднялся. Здонек знал, какой вопрос задаст этот человек. Он сам его приготовил.

* * *

— Толпа нервничает, — заметила опекунша.

— Придерживайся плана! — рявкнул охранник. — Помни, мы семья на прогулке. Не привлекаем внимание.

— Кто выбрал это место для передачи девочки? Господи, это наихудшее из возможных.

— Отец настаивал. Или он настолько глуп, или хотел иметь свидетелей на случай, если что-то пойдет не так.

— Сейчас наступит политическая перетасовка, и тут будет настоящая заварушка.

— Ты знакома с социологией? — охранник внимательно осмотрелся, проверяя пути отступления на всякий случай. Бессмысленное занятие: он знал, что их нет. В месте, окруженном огромным количеством полицейских, не убежать, если что-то пойдет не так. Он держался за мысль, что шеф вытащит их, если что. Агрессии толпы он не боялся; она направит свой гнев на кого-то другого. Он опасался, что в суматохе не сможет выполнить задание.

— Попробуй его отследить, — сказал он опекунше.

* * *

— У меня вопрос к господину мэру, — сказал репортер с красным идентификатором. — Когда вы в последний раз врали?

Велицкий посмотрел на него, стараясь не показывать удивление.

— Я не лгу из принципа. Я вообще не лгу. Я не помню, когда в последний раз лгал.

— Мы получили запись, — услышал в ухе Крушевский. — Ты должен ее показать.

«Что на ней?» — он провел пальцем по коммуникатору.

— Скажи про использование детей Велицким. Сейчас!

Что тут происходит?