– Этот русский бандит от страха даже про нож забыл! – сказал по-немецки один из разведчиков.

Гитлеровцы снова засмеялись. Я реально смотрел на сложившуюся ситуацию. Шансы выжить у меня были, вот только составляли они ничтожное количество процентов. Реально у меня была возможность убить двоих врагов, а вот дальше…

Молниеносный взмах рукой, и лезвие метательного ножа вошло Паулю в глаз. Немец стал заваливаться на спину, и палец, лежащий на спусковом крючке, в судороге агонизирующего тела сжался, и по счастливому стечению обстоятельств пули веером пошли в сторону гитлеровцев. Выдергивая из земли нож, я успел увидеть удивленные глаза мастера ножа и расплывающееся темное пятно на его груди. Остальные немцы инстинктивно присели при звуке просвистевших рядом с ними пуль. Все это дало мне несколько драгоценных секунд, за которые я успел сократить расстояние между нами. В следующее мгновение нога русского партизана с поразительной, нечеловеческой быстротой взметнулась вверх и прошла по дуге, чтобы впечатать подошву в лицо переводчика. Тот даже не почувствовал боли, так как сразу провалился в темноту беспамятства, но на этом мой лимит неожиданности исчерпал себя. Попытка с ходу ударить ножом последнего гитлеровца провалилась, немец резво отскочил, передергивая затвор, и тогда я просто бросил нож ему в лицо. Он сумел увернуться, но в этот самый миг раздался тяжелый топот ног и рев Митяя. Гитлеровец, готовый стрелять, на секунду, чисто инстинктивно, скосил глаза на новую опасность. Ее мне хватило, чтобы бросится ему в ноги, и почти сразу у меня над головой ударила очередь. Не успел он упасть, как я прыгнул на него. Его смерть – моя жизнь. Другого было не дано, так как килограммов на двадцать немец был меня тяжелее, и это был не жир, а тренированные мышцы. Он сразу рванулся, пытаясь стряхнуть меня, затем ударил обеими руками в лицо, но когда я, вцепившись в его горло, принялся душить, сумел выхватить нож и ударил меня. Мой бок словно огненная игла пронзила.

«Убьет!..» – но додумать мне не дал Митяй, прижав руку немца к земле.

Жутко хрипя, гитлеровец сделал последнюю попытку ударить меня в лицо, но его рука упала на половине замаха, а в следующее мгновение тело забилось в смертельной конвульсии. С трудом оторвав свои руки от шеи мертвеца, я попытался выпрямиться. Боль в боку резанула так, что в глазах потемнело. Митяй только сейчас сообразил, что я ранен, помог мне подняться. Бок горел огнем. Я бросил злой взгляд на Ухова, который стоял, глядя на меня с потерянным видом.

– Митяй, посмотри, что с тем фрицем, которого я оглушил.

Парень не только посмотрел, а даже от великого усердия притащил его и положил рядом со мной. Лицо Ганса было все в крови.

– Свяжи ему руки.

Пока Митяй занимался пленным, я пытался понять, как далеко от нас немцы. Если они слышали выстрелы, то мне точно хана, так как раненый я далеко не уйду.

– Ухов, мать твою, что стоишь! Посмотри вокруг!

Тот подхватился, вскочил, поднявшись по невысокому склону, и, полускрытый кустами, стал наблюдать за деревней, которая была от нас относительно недалеко. К этому моменту очнулся пленный, стал дергаться, но после того как Митяй, от избытка чувств, врезал ему по голове, сразу затих.

– Ухов, ну что?!

– Никого нет.

– Спускайся. Митяй, не стой столбом, собирай вещи!

– Ухов, посмотри у немцев аптечки. Мне нужна перевязка. Да живее ты!

Пока Ухов меня перевязывал, Митяй трудился в поте лица. Он вычистил карманы немцев не хуже пылесоса. Губная гармошка, расчески, носовые платки, сигареты, семейные фотографии. Все это он запихал в два вещевых мешка, где уже лежали консервы, аптечка, фляги. Потом стащил в одну кучу подсумки и оружие. Быстро оглядевшись, подскочил к одному из фрицев и стал стаскивать с него сапог. Быстро примерил, стянул второй сапог, надел и расплылся в довольной улыбке, но тут же вскочил и с деловым видом стал вытряхивать трупы из курток. Потом подошел к одному, примерился и начал его раздевать.

– Митяй! – прикрикнул я на него, но тот даже не оглянулся. Быстро стянул с немца китель и брюки, запихал в один из мешков и только потом подошел ко мне. На поясе немецкий ремень с подсумками и ножом, на шее автомат, а сверху еще висел бинокль. На голове надето немецкое кепи. Оглядевшись по сторонам, он нахмурился.

«Барахольщик хренов».

– Жетоны сними с фрицев.

– Жетоны? А! Бляхи, что на шее висят? Так это я разом!

Еще спустя десять минут мы вышли в обратный путь с пленным и картой с пометками, единственным документом, который нашли при немцах. Митяй, несмотря на то, что нагрузился вещами по самые брови, не только бодро шагал, но при этом помогал мне идти. Ухов конвоировал немца. Какое-то время мы шли молча, потом я спросил у Ухова:

– Ты спал, когда нас немцы взяли?

– Э-э… Нет! Они, гады, подкрались незаметно… Не спал! Точно говорю! Подкрались… Чем хочешь поклянусь! – При этом его глаза воровато забегали.

– Ганс, вы взяли нас спящих? – спросил я по-немецки разведчика.

Тот бросил на меня мутный взгляд, так как все еще не мог прийти в себя, пару секунд соображал, потом сказал:

– Да.

Я повернул голову к Ухову.

– Так ты думаешь, что тебе в отряде поверят?

Он догадался, что я спросил у немца, и понял, что тот ответил. Теперь он старался не встречаться со мной глазами. Путь до леса мне дорого дался. Держался я из последних сил. Стоило нам немного углубиться в лес, как мы устроили привал. Немец тоже неважно себя чувствовал. Его по дороге дважды рвало.

– Митяй. Ухов. Идете вместе в лагерь за помощью. Немца оставите со мной. У него, судя по всему, сотрясение мозга, – я подтянул к себе автомат, передернул затвор и направил ствол на Ухова.

– Ты чего, парень?!

За последние несколько часов этот человек сильно изменился, и я это чувствовал. Глаза как у загнанного зверя, злые, опасные. По себе знал, как критические ситуации ломают человека, а тут у него двойной стресс. Сначала попасть в плен к немцам и ожидать, что тебя скоро повесят, потом получить свободу и снова оказаться в подобном положении.

– Ухов, пойдешь без оружия. Клади его на землю. Медленно.

– Ты что, мне не веришь?! Да я с самого начала в партизанском отряде! Жизнью своей рисковал, пока ты в своей Москве сидел! – в его выкриках явственно звучали истерические нотки.

– Митяй! Забери у него оружие!

Ухов внезапно отскочил в сторону и уже взял винтовку наизготовку, как я спокойно сказал:

– Дернешься, убью.

Партизан, с яростью глядя на меня, застыл, понимая, что так и будет, как сказал этот студент. Моя схватка с гитлеровцами произвела на него сильное впечатление. Этот убьет, рука не дрогнет. Именно поэтому единственным проявлением его злобы стала с силой брошенная на землю винтовка.