И где-то там Евгения сидит в тюрьме за то, что сделала. Ника думает о ней как о посторонней – каковой Женька и была для нее всю жизнь, и нужно было просто давно признать это и больше не париться…

– Скоро будет ужин. – Булатов, обвязанный фартуком, заглянул в гостиную. – Ребята, бросайте работу и помогите мне накрыть на стол.

– Детвору подряди. – Панфилов, висящий на двух телефонах, досадливо скосил глаза.

– Они уроки делают, заняты.

Все трое громко расхохотались, Панфилов, спешно распрощавшись с собеседниками, бросил телефоны на диван и толкнул Матвеева в бок:

– Давай, бросай все, Леха ужин сварганил.

Им троим очень нравилось их новое житье-бытье – было в этом что-то от молодости, от поездок с палатками в Крым, эдакое братство навек, какое быстро возникает, когда человек молод, счастлив, и все впереди, и кажется, что так будет всегда, и никогда не станут они скучными гражданами средних лет, задерганными работой, бытом, проблемами… Но жизнь идет и разбрасывает всех по разным городам и социальным ступенькам. И вдруг словно назад вернулись – снова неустрой, временность, дежурство по кухне и проблемы. Но за спиной жизнь, вполне удавшаяся, и крепкая основа в виде опыта, нужных знакомых, денег и понимания многого из того, о чем в молодости и не подозревали, но это ощущение общности вернулось, и возвращается кураж, без которого жизнь не в радость.

– Давайте тарелки, в гостиной накроем, Ника встанет, с нами посидит, ей уже можно недолго.

Звеня тарелками и приборами, они втроем накрывают на стол – и стол выглядит как в студенческой общаге, несмотря на красивые тарелки, потому что шпроты они оставили в открытых банках, а хлеб нарезан здоровенными ломтями.

– Меня бы мой врач за такую еду расстрелял из клизмы, наверное. За больничным сараем. – Панфилов с видимым удовольствием выудил из банки шпротину, положил ее на горбушку и откусил. – Все-таки вздрочь это – врачи-диетологи, просто мода, а еда должна доставлять удовольствие.

– Ну, тебе-то, тощему, понятно. – Булатов хмыкнул. – А нам вот с Максом, чтобы в форме держаться, надо бы притормозить с жирами и углеводами.

– Звони Паше, где он застрял? – Матвеев принюхивается к ужину. – Я все-таки предпочитаю такую простую еду, как эта.

Олешко пришел через минуту – весь красный с мороза, он, похоже, принес какие-то новости, но, взглянув на детей, усевшихся за столом, промолчал, переглянувшись с Панфиловым. Потом, время есть. Не надо портить вечер неприятными новостями.

– Стефания Романовна, там на кухне салфетки…

– Сиди, Алеша, я принесу. Мне сподручней выйти.

Ника с удивлением уставилась на мать – надо же, как они с Булатовым накоротке сошлись! А ведь совсем недавно мать осудила бы такое многолюдное сборище – не пристало сорокалетней женщине устраивать сабантуи! И еду вот эту посчитала бы недостойной гостей, да и нипочем не стала бы вот так просто называть по именам людей, с которыми знакома всего неделю назад. Но это было раньше. Мама изменилась и стала такой, какой Ника запомнила ее очень давно, еще до Женьки. Хотя воспоминаний этих осталось совсем мало, но они всегда были.

– Леха, такой стейк сделал бы честь шеф-повару в хорошем ресторане. – Матвеев с удовольствием откусывает сочное мясо. – Умеешь ты, брат, не только стекло варить да в клубе официанток строить.

– Я их не строю. – Булатов смеется, украдкой поглядывая на Нику. – Там отличный коллектив девчонки собрали. Люди очень приятные, ответственные. Ну, я так понимаю, и зарплата у них вдвое больше той, что обычно платят персоналу в заведениях такого класса?

– Мы решили, что зарплата у людей должна позволять им жить. – Ника осторожно жует восхитительный стейк, стараясь не потревожить лицо под повязкой. – Платить людям три копейки и ждать, что они будут дорожить работой – глупо. И менять персонал постоянно – тоже глупо. Нам нужно было создать такое место, где людям хорошо, а что хорошего, когда тебя обслуживает замученная до предела полуголодная официантка, а повар думает о том, что нечем оплатить, например, дантиста? Да, зарплаты у нас выше, но и отдача высокая.

– Мудро. – Матвеев кивнул. – Пожалуй, вы с Валерией постигли ту же истину, что и мы с товарищем Панфиловым: чтобы дело шло, нужна сплоченная постоянная команда, члены которой уверены в завтрашнем дне. Именно команда, а не текучка кадров… Кто это может быть?

В прихожей раздался звонок, и если охранники пропустили, значит, это кто-то свой.

– О, Лариска! – Ника обрадованно машет рукой. – Садись с нами, поужинай.

– Я ненадолго. – Лариса присаживается на предложенный табурет, перед ней тут же появляются тарелка и вилка. – Спасибо, тетя Стефа, я сама, не беспокойтесь.

Лариса накладывает себе немного пюре, Матвеев уже успел положить ей на тарелку ароматный кусок мяса – только сейчас она почувствовала, как проголодалась.

– Ты с дежурства? – Ника видит: с подругой что-то не так. – В пижамке прибежала…

– Да, отпросилась на часок. – Лариса откусывает мясо. – Отличный стейк, кто готовил?

– А вот Леха спец. – Матвеев хлопает Булатова по плечу. – Умелец, ничего не скажешь. Когда его уволят из директоров, он вполне может пойти поваром к Нике в ее клуб.

– Не клуб, а арт-кафе.

– Люди говорят, что это клуб, а посетитель всегда прав.

Как в любом коллективе, здесь уже сложились свои отношения. Ника с Матвеевым всегда спорят, Панфилов выступает как рефери. Олешко, глядя на них, только смеется – детский сад, ей-богу! Все они дружно строят детей, которые, впрочем, все равно делают, что хотят, и осторожно обращаются с матерью Ники, любят Буча и раскормили его до состояния литровой банки на лапках. И очень заметно, что Булатов пытается ухаживать за Никой, секрет это только для самой Ники, что остальных, включая Димку, веселит невероятно.

– Лариска, ты чего такая?

– Тут кое-что выяснилось, – она отводит глаза. – Потом поговорим.

– Да говори сейчас, ей-богу, не до церемоний. – Ника фыркает. – Давай, все свои, секреты побоку.

– Возможно, лучше сначала наедине обсудить…

– Это касается меня?

– Да. И Максима. Вас обоих.

– Тогда говорите сейчас, Лариса. – Матвеев озадаченно смотрит на Нику. – Нет в моей жизни ничего связанного с Никой, что надо скрывать.

– Да ты, душа нараспашку, вообще имеешь, что скрывать? – Панфилов хмыкнул. – Более добропорядочную жизнь, чем у тебя, представить сложно.

– Ну, как скажете, – Лариса вздохнула. – Я не должна была делать то, что сделала. Я не имела никакого права, вы вполне можете прервать со мной всякое знакомство после этого разговора, и я пойму.

– Лариска, что ты несешь? – Ника во все глаза смотрит на подругу. – Ты в своем уме?

– В своем. Есть такая вещь – врачебная этика. Я ее нарушила. И в результате выяснила одно очень странное обстоятельство, которое тем не менее вам с Максом отныне нужно принимать в расчет.