В политической же сфере в Австрии наблюдалась полная веселуха. После крушения империи тут рулили социал-демократы. Максим уже понял, почему для его друзей понятие «социал-демократ» (меньшевик) является поводом для того, чтобы достать патрон в ствол. Эти люди пытались всех успокоить и со всеми договориться. Но идея «давайте жить дружно» в этом времени ну никак не катила. Уж больно много имелось парней, которых научили стрелять по людям. И они совсем не желали зарывать в землю свои навыки.

Вот и в Австрии имелся тот ещё дурдом. Понятное дело, было коммунисты. Однако они ориентировались в большей степени на Муссолини. Наверное, товарищ Бенито их подкармливал. Им противостояли националисты — эти мечтали слиться в экстазе со Вторым Рейхом. Ну, а заодно прижать к ногтю всех коммунистов, социалистов и евреев. Дальше начиналась экзотика. Были нацболы. Они тоже мечтали соединиться с Германией, только прижать к ногтю предполагалось буржуев и помещиков и установить «немецкий социализм». Евреям в этом времени явно не везло, они и в программе этой партии попадали под раздачу. Потому как «представители космополитической буржуазии».

Ко всему прочему имелась и Имперская партия. Эти выступали с ткатолических позиций. Они Второй Рейх не любили за «тлетворный протестантский дух». Эти деятели выступали за то, чтобы объединиться с баварскими сепаратистами — и начать создавать некое наследие Священной империи. Как говорил Эмиль, из данной партии просто торчали уши французской разведки.

Потом переместились в Чехо-Словацкую федерацию. Эти две страны были едины только формально. У них даже деньги разные. Точнее — ни в чем не обеспеченные фантики, которые в Восточной Европе печатали все, кто только мог. Более плотному объединению двух мешали совсем не национальные заморочки. А то, что Словакия была, в основном, аграрной, а Чехия — промышленной. В общем, как в Италии. Впрочем, Чехию как-то минули, ехали только по Словаки.

Но все эти дела были, так сказать, окрестным пейзажем. До тех пор, пока переменив очередной поезд, не доехали до Ужгорода. Дальше никакие поезда не ходили. Там была ничейная территория, в которую мало кто рисковал соваться. Точнее, это касалось пришлых. Местных данный расклад как-то не очень беспокоил. Они невозмутимо ехали на восток со своими телегами.

Максим думал, что они теперь тоже пересядут не телеги. Но вышло не так. Товарищ Пьетро как-то всё устроил. Им подогнали дрезину, к которой был прицеплен пассажирский вагончик, напоминающий игрушку. В него погрузились и трое угрюмых мужиков с какими-то мешками.

В общем, двинулись таким порядком дальше. Вокруг были Карпаты. Максима горами было не удивить, он насмотрелся на них и в том и этом времени, но всё же… Тем более, что тут советовали особо не высовываться в окна. Дескать, могут шмальнуть со склона. Так и приближались к перевалу Ужок, за которой была уже махновская территория.

При подъезде в нему над дрезиной попутчики водрузили черно-красное знамя. Как оказалось, делали это они совсем не зря. На въезде к станции пути преграждал обычный такой шлагбаум. Но вот дальше… Там имелась стрелка, которая переведена была на разобранный путь. А подходы к этой стрелке, как и к «мертвому» пути контролировались пулеметными гнездами, сооруженными в сараях, который по местной моде были сооружены из камня.

Суть понятна была даже Максиму. Если кто-то попробует на поезде рвануть с налета, то выйдет по стрелке на «мертвый» путь и поезд сойдет с рельсов. А дальше — дело пулеметов. А если нападающие тормознут и пошлют людей перевести стрелку — они попадут под огонь тех же пулеметов.

Эмиль оценил.

— Грамотно ребята сделали. Конечно, допустим, бронепоезд с десантом эта оборона не выдержит. Но роту она способна задержать надолго.

— Как-то не похоже на анархистов…

— Между прочим, все на войне были. А кто на той войне не умел строить оборону, тот жил недолго. Я, кстати, ещё вон туда поставил бы пулемет. А ты здесь и не то увидишь. Не зря я тебе не рекомендовал что-нибудь читать о махновцах. Ладно, вон идут к нам местные товарищи…

Самый страшный вопрос

Если кто-то думает, что заседания ЦК являлись скучными посиделками, то он ошибается. То есть, может они такими и являлись в конце СССР. Но я об этом не знаю, в том времени самым высокопоставленным коммунистом, с которым мне доводилось общаться, был второй секретарь одного обкома. Я, так уж случилось, несколько раз переспал с его дочерью. Вот товарищ и вызвал меня поговорить. Но там были вопросы, в основном, морально-этического порядка. И разошлись мы довольные друг другом. Потому что доченька была достаточно веселой девушкой, а папа понял, что я не лезу к нему в родственники. Впоследствии да, я жал руку Лукашенко, но до Путина как-то не добрался.

Так вот, в этом времени заседания ЦК были такими, что после этого в театр ходить скучно. В театре актеры всё-таки всего лишь играют свои роли. А тут на кону стояли власть и жизнь огромной страны.

Между тем в заседании шел базар о самой страшной проблеме. Об агарной. Её не мог в стране решить никто. В моём времени интеллигентские болтунишки вслед за Солженицыным любили размазывать сопли по поводу Столыпина. Мне как-то заказали о нем статью. А я учился в физико-математической школе, причем по профилирующим предметам был круглым отличником.

И как журналист я всегда следовал математической логике, а не всякой болтовне гуманитариев. Так вот, я взял раскладку по годам крестьян, вышедших из общины, и построил график. В Ворде это делается за пять минут. Да и без компа, при наличии листка бумаги в клеточку и карандаша — не намного дольше. И выяснилось — поклонники Столыпина либо вруны, либо клинические гуманитарии. Потому что из графика следует: столыпинская реформа с треском провалилась ещё в 1909 году[54]. Так Столыпина любят те самые дегенераты, которые визжат о «миллионах, погибших на Колыме». Я-то на Колыме бывал. И пусть кто-нибудь мне объяснит, как эти «миллионы» сумели туда завезти. Гуманитарные болтунишки не понимают, что есть такая жестокая штука — математика. Что по железной дороге во Владивосток и Ванино доставить «миллионы» было физически невозможно. А уж тем более — довезти их до Магадана на пароходах. Но по поводу столыпинской реформы, которая уперлась в ту же самую математику, в моё время много воняли.

Но остальные-то были не лучше. У социал-демократов аграрной программы не имелось вообще. Точнее, они