смягчать мою жажду мести. Страдания Иванова лишили его слез. Он едва может дышать.

— Расскажи мне все, ублюдок! — внезапно я ору, снова бросаясь вперед, и, черт меня побери, если в моих глазах не стоят слезы.

Моя дочь была не единственным ребенком, которым торговал этот человек. Их были сотни. Тысячи. Многомиллиардный бизнес по торговле людьми в целях сексуальной эксплуатации, который распространился из некоторых беднейших общин вплоть до США.

Мексика. Колумбия. Восточная Европа.

Список бесконечен.

— Еще один, — кричу я Джозепу.

Второй нож на полпути ко мне. Мгновение спустя он торчит из другого бедра Иванова.

— Твои глаза следующие, — говорю я ему, когда он корчится в агонии. Его лицо приобретает серый оттенок, он потерял много крови. Одной ногой он уже в аду.

— Я не знаю никаких имен, — хрипит он.

— Еще один! — обращаюсь я к Джозепу.

— Клянусь богом, я не знаю! — визжит Иванов. Бетон под его стулом пропитан алой кровью. Я отодвигаю свой стул назад, чтобы избежать ее соприкосновения со своими ботинками. — Инсайдеры ФБР всегда находились под контролем Севастьяна. Он был их связным, а не я. Я уже говорил об этом Петрову!

Севастьян. Отчужденный брат Андрея. Заклятый враг Рика. Всеобщий враг…

— Что насчет УБН?

— Та же история!

Я провел достаточно допросов, чтобы знать, когда мне говорят правду. Глаза Иванова вращаются в глазницах. Он пытается вспомнить какой-нибудь обрывок воспоминания, который заставит все это закончиться.

— Подожди! Кое-что еще! — визжит он как раз в тот момент, когда я наклоняюсь, чтобы показать свою ненависть в его скоро опустевшей глазнице. Я снова откидываюсь на спинку стула и жду, когда он просветит меня.

— В прошлом году пара парней из УБН струсили. Они хотели уйти, — голос Иванова теперь превратился в хриплый шепот. На шаг ближе к предсмертному хрипу. — Это было в УБН в Майами. Севастьян договорился о встрече, но это была всего лишь уловка, чтобы избавиться от них. Он не хотел, чтобы у него были какие-то хвосты.

— Где?

— Контейнерный терминал Южной Флориды.

Мое любимое чертово место.

— И?

— Казнь прошла не так, как планировалось. Оба мужчины отделались пулевыми ранениями, но Севастьян больше никогда их не разыскивал. Он так и не закончил свою работу. В то время ходили слухи, что у них, должно быть, были какие-то рычаги воздействия на него. Севастьян никогда не оставляет мертвого на свободе.

— Когда это было? — спрашиваю я его обманчиво мягким голосом.

Наступает долгая пауза, пока он пытается вспомнить эту информацию. Его разум начинает терять концентрацию. Он умрет в течение следующих двух минут, а мне нужна эта дата.

— Двадцатого мая или, может быть, это было двадцать первого, — выдыхает он. — Нет, подожди. Это было двадцатое число.

Он начинает излагать причину, по которой он может быть таким точным, но к тому времени я уже перестаю слушать. Я не смотрю на Джозепа, но чувствую, как его стальные голубые глаза сверлят мой затылок. Ну разве это не самое странное гребаное совпадение? Так случилось, что эта дата запечатлелась в моей душе. Почему? Потому что я сам был в тот день в Майами, чтобы передать управлению по борьбе с наркотиками свое собственное сообщение. В тот же день я забрал Ив из больницы, доставил ее самолетом в свой африканский дом и начал осаду на ее чувства.

Что-то еще беспокоит меня в связи с этой датой, что-то, что я пока не могу определить, но время для размышлений еще не пришло. Дыхание Иванова затрудненное и неглубокое. Третий сердечный приступ неминуем. Больше я от него ничего не добьюсь. Его время на этой земле истекло.

— Он весь твой, Джозеп, — говорю я, отодвигая свой стул, чтобы освободить место для моего заместителя. Выражение его лица ничего не выражает, но тело напряжено, как сжатая пружина. Он берет нож со зловещим выражением в глазах. — Делай с ним, что хочешь. Просто проследи, чтобы он встретил своего создателя с как можно более громким криком.

— С удовольствием.

Иванов не дождется от меня прощания. Я увижу его в аду.

— Отправляйся домой, — говорю я Виктору, проходя мимо него на выходе. — Я сейчас позвоню Петрову и расскажу ему об УБН.

Дата — это зацепка. Незначительная, но стоит того, чтобы с этим разобраться. Все концы ведут к Севастьяну. Я не перестану охотиться за ним, пока он, блядь, не получит свой собственный коенц.

— Да, сеньор Сантьяго, — бормочет он, все еще дуясь.

Я выхожу со склада под леденящие душу крики, о которых я просил. Это единственное, в чем я никогда не буду винить Джозепа Грейсона… Он всегда сдерживает свое слово.

Глава 16

Ив

Я чувствую перемену в нем еще до того, как он уходит в ванную. Он скрывает это большую часть времени, по крайней мере, он думает, что скрывает, но это всегда здесь, прячется на заднем плане, прямо под его красивым фасадом. Как и мириады секретов, которыми он никогда не поделится со мной.

Монстр.

Убийца.

Мужчина, которым я пытаюсь притвориться, что он не является.

Это самое хитрое из превращений. Может, я и не знаю его мыслей, но я знаю его тело. Новое напряжение сковало его мускулы на плечах. Его походка более сосредоточенна, его разум рассеян. Если бы он посмотрел прямо на меня, я бы увидела застывшие черты лица и глаза, черные как уголь.

Я сижу на кровати, прижимая простыню к груди, мое сердце отбивает сумасшедший ритм, и ко мне приходит еще одно воспоминание. Я снова на контейнерном причале, окровавленная и в синяках, наблюдаю, как он без малейшего колебания убивает тридцать вооруженных людей.

Внезапно мне становится страшно. Я по-настоящему напугана… У него кровожадные намерения, просачивающиеся из каждой поры, но почему? Что послужило причиной этих изменений? Он поймал меня с поличным? Почувствовал ли он, с какой целью я роюсь в своей сумочке?

Когда я слышу, как включается душ, я отбрасываю простыню и быстро надеваю белый льняной сарафан и босоножки — первые вещи, которые попадаются мне в шкафу. Когда тьма Данте овладевает им вот так, я хочу быть как можно дальше от него.

Софии нет на кухне, где я надеялась ее найти. Я стою в дверях и в отчаянии прикусываю нижнюю губу. Она смущена из-за того, что я застукал ее и Рика вчера? Она мой единственный друг на этом острове, и мысль о том, что она, возможно, избегает моего общества, сильно расстраивает меня.

Взяв яблоко из фруктовницы, я подхожу к французским окнам.