По-своему одобрили и остальные.

— Какая походка! (Лавия о Медее.)

— Молодец, сплеча рубил! (Бестиарий о Язоне.)

— А я эту постановку еще в театре видел. Там дракон настоящий огонь выдыхал. Ну, тут без огня, но не хуже (Тит Вибий).

Актеры, покинув дом, дружно постановили: встретили людей щедрых, способных постичь великое.

Когда зрелище разобрали во всех подробностях, Максим спросил:

— Разве пьесы Эсхила не играют больше? Софокл и Еврипид забыты?

Сервия с Игнемой переглянулись и воззрились на Максима во все глаза. Он, не замечая их удивления, продолжал:

— А римские авторы? Плавт, Теренций? Тоже не в чести?

— Что же именно ты хотел посмотреть? — спросила Сервия.

— Ну, «Антигону» или «Прометея прикованного». (Вместо «прикованного» Максим сказал «связанного», но Сервия прекрасно поняла.)

Сервия поднялась и, остановившись против него, сказала:

— Ты не знаешь греческого языка… Не знал латыни. На каком же языке читал эти пьесы?

Максим тоже встал. Язык прилип к гортани. Не дождавшись ответа, Сервия возвратилась на свое место. Промолвила:

— Атлантида затонула давно. Иначе бы я решила… — Она помедлила и сказала другим тоном: — Пора возвращаться.

Лавия подала госпоже покрывало.

— Проводить? — спросил бестиарий.

Обращался к Максиму, но ответила Сервия:

— Не нужно, еще светло.

— Я провожу, — вмешался Вибий. — Мне по дороге.

Тут он охнул и схватился за коленку.

— Что случилось? — обеспокоилась Сервия.

— Ногу свело, — поморщился Вибий, украдкой показывая бестиарию кулак. — Пожалуй, задержусь.

Ни Максим, ни Сервия не стали уговаривать его поторопиться. Вышли из дома. Единодушно избрали дальнюю дорогу, в обход садов.

Вечерело. На западе золотилась гряда облаков. Теплый золотисто-алый свет залил землю. Сервия оглянулась и невольно остановилась, приглашая Максима полюбоваться закатом. Но актер смотрел не столько на небо, сколько на спутницу. «Она причесана сегодня иначе. Волосы короной лежат. Какие волосы! Темные, с медным отливом. Дотронуться бы…» Сервия поймала его взгляд, быстро опустила ресницы. Лицо ее вспыхнуло, словно его коснулся отсвет заходящего солнца.

Они неторопливо двинулись к городским воротам. В этот час дорога была пустынна: столпотворение обычно начиналось позднее, перед закрытием ворот. Сервия несколько раз оглядывалась, точно не желая покидать дом на Садовом холме. Максим тоже сдерживал шаг, оборачивался. С холма открывался вид на дальние рощи, поля и виноградники, медленно тонувшие в сумраке.

Сервия с Максимом поговорили о спектакле, затем шли в молчании. Максим не мог взять в толк, отчего сегодня не находит слов. Сервия тоже многословием не отличалась.

Желая еще удлинить свой путь, они не вошли в гостеприимно распахнутые ворота Салютария, а направились к Широкой улице и Фонтинальским воротам. Здесь окунулись в привычную суету: с севера по Фламиниевой дороге прибывали повозки с товарами, чтобы въехать в Рим перед самым закрытием ворот и двигаться по городу ночью, не закупоривая и без того забитые народом улицы.

Императорские Форумы медленно пустели, горожане, успевшие наговориться, побраниться и посмеяться всласть, расходились по домам. Торговцы подсчитывали выручку, закрывали лавки. На улицах замелькали огни факелов и лампад. Стремительно погружались в темноту дворцы и храмы, многоэтажные инсулы[29], акведуки.

Уже на подходе к дому Сервия спросила:

— Ты носишь римское имя. Почему?

«Ну как ей объяснить, что мама была пламенно влюбленна в киногероя?» Максим вспомнил Бориса Чиркова («Юность Максима», «Возвращение Максима», «Выборгская сторона»). Думал, что в такого героя влюбиться не диво: веселый, мужественный, неунывающий — недаром вся страна подхватила песенку «Крутится-вертится шар голубой…»

Сервия глядела нетерпеливо и вопрошающе.

— Возможно, твой отец был римским гражданином?

Теперь Максим усмехнулся: «Вот оно что! Ну, благородным происхождением не порадую. Графинь и „графинов“ в роду не было. Один дед — инженер, другой — архитектор, одна бабушка — кухарка, другая — домохозяйка, отец — пограничник, мама — учительница…»

Он молчал. Сервия опустила глаза.

— Ты очень горд.

Он в досаде пнул подвернувшийся под ногу камешек.

— Тебе есть чем гордиться, — неожиданно прибавила Сервия. — Проницательным умом и добрым сердцем. Я бы хотела, чтобы мой муж — вместо знатного имени и богатства — обладал этими достоинствами.

Максим остановился. И — как в воду с горы:

— Стану римским гражданином — поговорим на равных.

— На равных мы говорить не будем, — отрезала она.

«Получил?» Максим взялся за щеку, пощечина не ожгла бы больнее. Сервия дотронулась до ручки двери, обернулась:

— Я всегда буду смотреть на тебя снизу вверх.

Она вошла в дом, дверь захлопнулась. Максим остался у порога. Он никогда себе особо не льстил. Но в тот миг истратил на себя годовой запас брани. Простоял бы у ворот всю ночь, восхищаясь собственным тупоумием.

Неожиданно тяжелая рука легла на плечо.

— Прорицатель!

Максим обернулся. На него смотрели бесцветные глаза Касперия Элиана, префекта претория, начальника императорской гвардии.

* * *

— Пойдем к императору, — почти ласково позвал Элиан.

— Чтобы он вновь выгнал меня? — Максим ответил машинально, лишь бы что-нибудь ответить.

Шаг за шагом отступал от дома Марцелла. «Только бы Сервия не вернулась, — повторял Максим как заклинание. — Только бы не вернулась».

— Не выгонит, — заверил Элиан.

Взяв Максима за локоть, подтолкнул к дожидавшемуся в отдалении конвою. Пятерку солдат возглавлял центурион Септимий. Лицо его было совершенно бесстрастно — смотрел как будто сквозь Максима.

«Что случилось? Септимий донес императору о ночной встрече? Император заподозрил неладное? Повелел вскрыть склеп, обнаружил, что жертва исчезла?»

Нет, этого не могло быть. В противном случае схватили бы сразу всех — Марцелла, его сестру, слуг.

«Что же тогда?» Максим удивился, почему Элиан не вошел в дом, дожидался на улице. «Вероятно, не хотел прежде времени тревожить Марцелла. Выспросил у привратника или рабов, выходивших из дома, где чужеземец. Узнав, что куда-то ушел, но к ночи должен вернуться, выставил стражу… С каких пор начальник гвардии лично занимается слежкой?» Оставалось предположить: Элиан посчитал императорский приказ столь важным, что решил исполнять лично. Из этого Максим мог заключить, какой значительной персоной его считают. Ничуть не порадовался.

Он исподволь разглядывал Касперия Элиана. У начальника гвардии было лицо смертельно уставшего человека.

«Он видел Сервию. Вдруг заинтересуется, откуда шла?.. И Септимий ее видел! Беда, если узнает „женщину с пустыря“». Максим успокоил себя тем, что при первой встрече центурион не мог как следует рассмотреть Сервию — на пустыре царил мрак.

Несмотря на заметную усталость, Элиан шагал легко и быстро. Максим шел позади, но Элиан сделал ему знак приблизиться. Вкрадчиво сказал:

— Сенатора Марцелла навещал сенатор Нерва, не так ли?

«Уже донесли?» Максим даже восхитился. «Быстро!» Мельком посочувствовал Домициану: «Станешь подозрительным — при толпах доносчиков-то».

— Расскажешь цезарю, о чем они беседовали… — продолжал