Осенью 1937 года армии республиканской Испании, несмотря на поражения на севере (20 октября пал последний опорный пункт на севере – город Хихон), все же удалось одержать несколько побед. В конце августа в Сарагосском секторе был занят город Кинто, а 3 сентября Бельчите, где захвачено в плен 2000 фашистских солдат и офицеров. В середине декабря начинается наступление на город Теруэль. Через несколько дней Теруэль окончательно окружают, и 21 декабря город занимает республиканская армия. Все это положительно влияет на моральное состояние республиканской армии.

Однако разногласия в Едином фронте, которые все еще существовали, разрушительно влияли на развитие сил республиканской Испании. Троцкисты, демагогически называвшие себя «истинными ленинцами», вместе с анархистами нанесли Единому фронту несколько ударов в спину. Они выдвинули лозунг: «Не предавайте пролетарскую революцию в пользу буржуазной!» Они необоснованно сравнивали положение в Испании с положением в России в 1917 году и старались доказать, что они, являясь «истинными ленинцами», не могут поддерживать коалиции с буржуазными партиями и коалиционное правительство. Ленин, дескать, тоже был против поддержки Временного правительства в России в 1917 году. Они, мол, призывают прежде всего к социалистической революции в Испании и уже только потом к защите этой революции, а коммунисты в Испании идут в коалиции с буржуазией и поэтому «предали» социалистическую революцию и ленинизм.

Десятитысячная бригада «ПОУМ» (троцкистов), которая была образцово вооружена, всю войну простояла на Сарагосском секторе на месте, ни в каких серьезных боевых операциях против фашистов не участвовала. Однако 2 мая 1937 года вожаки партии ПОУМ и анархистов-синдикалистов организовали в Барселоне мятеж. Несколько дней в городе шли уличные бои.

С другой стороны, республиканцы и правые социалисты Ларго Кабальеро и Индалесио Прието в своей практической деятельности также искали соглашения с фашистами. Прието, став военным министром, издал несколько распоряжений, направленных на ограничение влияния коммунистов в армии. Например, в конце 1937 года было установлено, что комиссарами бригад и более крупных соединений не могут быть люди моложе тридцати лет. Из-за этого с поста комиссара мадридского фронта должен был уйти член Центрального Комитета Коммунистической партии Антонио Михе. «Chico» был так взволнован этим распоряжением, что прибежал ко мне и чуть ли не со слезами на глазах старался убедить меня, что закон этот равносилен предательству революции.

В результате этого распоряжения количество коммунистов в более крупных армейских соединениях, сильно сократилось, особенно на Мадридском фронте, где до того комиссарами были, главным образом, мадридские комсомольцы, показавшие себя самоотверженными и сообразительными воинами (во время обороны Мадрида в конце 1936 года). Ради сохранения Единого фронта коммунистам во многих случаях пришлось отказаться от своих завоеваний.

В штабе советников

В конце января 1938 года меня направили на работу в штаб советников Мадридского фронта, где я должен был ведать информацией. Каждый день приходилось знакомиться с огромным количеством материала на испанском языке; я должен был читать протоколы, донесения из штабов корпусов, и на основании этого давать каждый день информацию о положении на фронте и в тылу противника и время от времени писать обзоры.

Жаль мне было расставаться с 108-й бригадой. За девять месяцев я вместе с ней прошел всю Испанию от Дон-Бенито до Уэски и затем обратно на Мадридский фронт. Вместе, с ней я пережил двадцатидневную пляску смерти под Брунете и многое другое, что так сближает людей. Кроме того, общее настроение было несколько подавленным. Фашисты снова заняли Теруэль. Когда я в мае предыдущего года пришел в бригаду, все были настроены оптимически и верили, что фашистов скоро разобьют, а теперь начали появляться сомнения. Не потому, что у испанского народа не хватало воли и энергии для борьбы, а потому, что интервенция фашистских государств, Германии и Италии, все усиливалась. Так называемая демократическая Европа, Франция и Англия, душила своей нейтральной политикой, а Советский Союз был слишком далеко. На море фашистские подводные лодки начали блокаду испанского побережья. Это необычно затрудняло снабжение – не хватало оружия и боеприпасов, ухудшилось положение с продовольствием.

В центре Мадрида, по улице Арсенала, в мастерской, шившей обмундирование для солдат, пожилой портной мне сказал:

– Народ силен. Артиллерийские снаряды не дают нам ночью спать. (Фашисты начали по ночам обстреливать город, чтобы не дать возможность населению вдохнуть – Р.Л.). Помещения не отапливаются, мы мерзнем. Наш паек сократился. Но мы работаем в два Ваза больше, чем раньше. Эту зиму мы выдержим, но и следующую, если ничего не изменится, нам придется очень трудно.

Мне не только было жаль расставаться с добрыми испанскими друзьями, мне казалось, что я бросаю их в трудную для них минуту. Я чувствовал себя, как человек, оставляющий в беде друга. «Chico» был крайне подавлен последними организационными мероприятиями Прието. Из дивизии ушел комиссар-коммунист, а вместо него прислали социалиста. Узнав, что я ухожу из бригады, «Chico» пришел ко мне и сказал:

– Камраде Рудольфо, не найдется ли там, куда ты уходишь, чего-нибудь и для меня, ведь здесь уже ничего не позволят делать так, как надо.

Я, конечно, ничего не мог предложить ему. С минуту подумав, он спросил, что я оставлю ему на память. Мы обменялись часами. Карлос сказал, что он еще надеется побывать в Москве и тогда непременно посетит меня. Я оставил ему свой московский адрес.

Капитан Франциско после боев под Брунете стал майором, он подарил мне свою визитную карточку с надписью: «Me abrazo sincero у fuerte», что в переводе означает: «Обнимаю сердечно и сильно». Он просил непременно написать ему, когда вернусь в Москву. Я, конечно, обещал им и самому себе никогда не забывать их.

В Мадриде мне присвоили звание капитана. У меня началась скорее жизнь чиновника, чем воина. В гостинице «Гайлорд» у меня был удобный номер в полторы комнаты, при гостинице была столовая. Штаб фронта находился в нескольких километрах от города. В моем распоряжении была личная автомашина с шофером. Вначале у меня были трудности с языком, приходилось часто заглядывать в словарь. Я начал брать уроки испанского языка и прилежно изучать грамматику. Я читал на испанском языке книги. До меня тут работал какой-то югославский товарищ, Петрович (Попович). С неделю он знакомил меня с новой работой, а затем уехал.

Советник фронта – генерал Максимов, как его называли в Испании, низкорослый блондин, очень, подвижный и всегда приветливый. Читая мои обзоры, он весьма деликатно указывал на недостатки моего русского языка, а говоря о существенных ошибках, обосновывал свои суждения с точки зрения военной