Габриэль терпела эту пытку без единого стона, задыхаясь от боли. Когда он, наконец, в полном изнеможении, весь в поту упал рядом с ней, она даже не пошевелилась. Габриэль лежала, закрыв рукой глаза, в изорванной в клочья рубашке, чувствуя боль во всем теле, на котором выступили синяки и кровоподтеки. Но испытываемая ею душевная боль была во сто крат сильней. Через несколько минут Эмиль зашевелился и, приподнявшись на локте, взглянул на жену. Даже при неверном лунном свете он сразу же заметил кровоподтеки и ссадины на ее теле и почувствовал раскаяние.

— Дорогая моя, — глухо прошептал он, — что я наделал?

Габриэль поняла, что он имеет в виду не только физическое насилие, совершенное над ней. Эмиль растерянно смотрел на нее, не зная, как она отреагирует на его вспышку безумия, но она была не в силах произнести ни слова. Он, ее муж, который был до этой поры нежен и внимателен к ней, который умел разбудить в ней страсть в минуты близости, вдруг выместил на ней безудержную злобу, представ перед ней в облике жестокого похотливого зверя! Она хорошо понимала причины охватившего его бешенства. Муж не выносил самой мысли, что она может принадлежать кому-то или даже чему-то другому, а не безраздельно ему одному. Дикую вспышку ярости вызвала в нем ревность к Дому Рошей.

— Не плачь, прошу тебя, — умоляющим голосом промолвил он, нежно беря ее руку, которой она прикрывала глаза.

Глаза Габриэль были совершенно сухи, но она отвернулась от него, когда он попытался взять ее. лицо в свои ладони.

Тогда он упал рядом с нею ничком и, к ее ужасу, зарыдал — глухо, надрывно, так что от его судорожных рыданий затряслась кровать. Приподнявшись на локтях, она взглянула на него. Он лежал, зарывшись лицом в подушки и закрыв в отчаянии голову руками.

Не в силах видеть его терзания, Габриэль протянула к нему руку и погладила по голове. Почувствовав ее прикосновение, он обратил к ней свое искаженное судорогой страдания лицо и взглянул в глаза жены. Увидев в них выражение сострадания, он тут же крепко обнял и привлек ее к себе, положив голову ей на грудь. Она баюкала его, словно малое безутешно плачущее дитя, уставясь невидящим взором в потолок и чувствуя, как его всхлипывания затихают. Наконец, Эмиль заснул.

И только тогда из глаз Габриэль хлынули беззвучные слезы, они бежали ручьем по ее вискам и скатывались на подушку. Она с тоской вспоминала день своей свадьбы. Как бы ей хотелось повернуть время вспять! И дело здесь было вовсе не в обиде на Эмиля за его дикий поступок, а в сознании того, что она сама причинила ему величайший вред, согласившись выйти замуж за нелюбимого человека. Судьба предоставила ей в последний момент счастливую возможность изменить злополучное решение, она толкнула ее к другому мужчине. Ради Эмиля и ради самой себя ей надо было следовать велению судьбы. Но вместо этого Габриэль обрекла себя и своего супруга на безрадостную совместную жизнь, приносящую одни муки.

* * *

Элен внимательно выслушала слова Габриэль о том, что Жюль не хотел оставлять свою жену после возможной смерти отца в доме Рошей. Было решено, что в доме останутся жить Анри и Ивон, так как Габриэль не хотела наносить им еще одну душевную травму, настаивая на их переезде.

— Но ведь обстоятельства были тогда совсем другие, — возразила Элен. — Жюль не знал, что отец оставит все состояние тебе одной. Теперь ты — хозяйка этого дома и глава семьи. Ты будешь жить в его комнатах во время своих приездов в город, и тебе непременно понадобится человек, который бы приглядывал за хозяйством и поддерживал в этом доме порядок.

— Я найму для этих целей экономку. Кстати, это давно уже следовало сделать. А ты теперь можешь создать свой собственный домашний очаг для себя и маленькой Жюльетты — этого хотел Жюль.

— Он хотел этого только потому — как ты мне сама сказала, — что боялся за мое здоровье, которое могло подорвать перенапряжение, связанное с выполнением множества обязанностей по дому. Но если ты действительно наймешь экономку, у меня будет много свободного времени для отдыха. Я хочу остаться в этом доме, Габриэль, — и Элен обвела рукой вокруг.

Их разговор происходил в небольшой гостиной, принадлежащей Элен. Эта круглая комната была обита узорной камкой, растительный орнамент которой состоял из цветочных и фруктовых гирлянд, окаймляющих миртовые букеты, изображенные на золотистом фоне.

— Я люблю эту чудесную уютную комнату. Но дело, конечно, не в ней. Мне дорого то, что в этом доме родился и вырос Жюль. Здесь я постоянно ощущаю его присутствие — а сейчас, после его смерти как никогда остро, — в глазах Элен стояли слезы, голос дрожал от волнения. — Не заставляй меня уезжать отсюда. Придет время, и я сама сделаю это. Но пока я еще не готова к такому шагу. Настанет день, и я, возможно, свыкнусь с мыслью, что остаток жизни мне предстоит прожить без него, моего Жюля.

Что могла возразить Габриэль в ответ на такие слова? Она понимала, что должна считаться с желаниями Элен, и поэтому прежде всего решила нанять экономку — опытную хозяйственную женщину, которая бы носила привязанную к поясу цепочку ключей, позвякивающих при каждом ее шаге как символ власти. С появлением в доме экономки Элен получила возможность больше уделять внимания Жюльетте, находя утешение в общении с ней.

Вскоре Габриэль сделала для себя неприятное открытие, что Анри нечист на руку и все эти годы набивал собственные карманы за счет фирмы. Вполне возможно, что Доминик прекрасно знал об этом, и это послужило еще одной причиной того, что отец лишил Анри его доли в наследстве. Решив не говорить брату ни слова по поводу его махинаций, Габриэль ввела новую систему ведения документации и отчетности, которая исключала подделку деловых бумаг. Вся отчетность была теперь сосредоточена в руках вновь принятого на работу служащего, которого Габриэль выбрала сама и которому могла полностью доверять.

Наведавшись в подвал одного из складских помещений фирмы, Габриэль обнаружила там множество тюков с шелком-сырцом, хорошо запакованным, как это обычно делают для длительных перевозок. Тюки выглядели так, как будто находились в подвале уже довольно длительное время. Вскрыв один из них, Габриэль увидела мотки высококачественной шелковой пряжи, находящейся в отличном состоянии — как будто это сырье только что прибыло с одной из шелководческих ферм. Вернувшись в контору фирмы, Габриэль провела маленькое расследование и установила по документам, что обнаруженная ею пряжа уже внесена в статью расхода сырья и из нее якобы была произведена дорогостоящая ткань, в себестоимость которой были также включены расходы на золотую нить и другие ценные материалы, необходимые для производства подобного рода ткани. Кроме того, в соответствующих документах имелась запись о том, что все рулоны произведенной шелковой материи были украдены при транспортировке и не дошли до заказчика. Габриэль поняла, что ее ждет еще много подобных разоблачений махинаций брата, следы которых таятся до поры до времени в пыльных гроссбухах. Однако и на этот раз она ни слова не сказала Анри, а шелк оставила лежать там, где обнаружила его, — в подвале склада.

Габриэль свела знакомство со многими художниками, разрабатывающими рисунки тканей. Не то, чтобы она хотела все переиначить на новый лад, однако ее мечтой было отыскать художников с новыми оригинальными идеями. В конце концов, Габриэль взяла на работу в фирму молодого человека по имени Марсель Донне, только-только окончившего училище и приехавшего в Лион из Парижа в надежде на счастливый случай, который вскоре ему и представился. Эскизы этого молодого художника были просто великолепны. Габриэль спросила его, видел ли он новый станок Жаккарда, который изобретатель демонстрировал в художественно-промышленном училище.