Габриэль замерла, держа в руках образец парчи с роскошным узором — на лазоревом фоне были изображены белые чайки, широко раскинувшие в полете крылья. У нее промелькнула мысль, что теперь при виде этого узора у нее каждый раз будет замирать сердце, как замерло сейчас. Габриэль на понимала, что с ней происходит — ведь прошло так много времени, а она при одном лишь упоминании имени Николя теряет самообладание.

— Я думала, что он навсегда обосновался в Париже и собирается именно там заниматься шелкоткацким делом, — ровным голосом произнесла она, проводя пальцами по чуть выпуклому узору ткани.

— Он продал свои парижские ткацкие станки, и, я слышал, получил за них хорошие деньги, — отозвался Анри и продолжал, указывая на разложенные перед ними на столе образцы тканей: — Если он думает конкурировать в этом деле с нами, у него вряд ли что-нибудь получится. Я в жизни не видел более красивых и изысканных тканей, чем эти наши образцы.

Готовность брата восхищаться каждым ее поступком и соглашаться с каждым ее словом вызывали у Габриэль подозрение. Конечно, чудесные образцы узорного ткачества, разложенные сейчас перед ними на столе, заслуживали восхищение, однако в голосе Анри звучали фальшивые нотки. Учтивость и покладистость не относились к числу его добродетелей, тем более, что Габриэль нарушала традиции Дома Рошей. Хотя, с другой стороны, может быть, причиной его нынешнего благодушия было везение за карточным столом — Анри в последнее время постоянно выигрывал. Но вот его отношения с Ивон никак нельзя было назвать дружескими, они жили теперь в постоянном разладе. Габриэль пыталась в душе оправдать брата, поверить в его искреннее расположение к себе. И все же она не могла отделаться от впечатления, что он ведет двойную игру.

Когда все образцы тканей для «Мобилье Империаль» были готовы, Габриэль сама проследила за их упаковкой. Среди образцов были золотистая и огненно-алая парча с цветочным узором, белый гродетур с золотыми лавровыми листьями и алыми маками — такую ткань можно было использовать для обивки спальной комнаты, поскольку маки ассоциировались со сном. Один из образцов представлял собой кусок узорного бархата, на котором по нежно-зеленому фону были изображены бутоны роз.

В то утро, когда Анри уехал в Париж, Габриэль вошла в художественную мастерскую, чтобы сообщить Марселю о том, что образцы уже отправлены в столицу. Молодой человек отложил в сторону кисть, которой работал, и, прежде чем освободить для Габриэль высокий табурет рядом с собой, вытер руки ветошью. Лицо Марселя всегда светилось радостью, а смеющиеся глаза делали молодого человека очень обаятельным.

— Будем надеяться, месье Рош получит заказы на изготовление тканей по нашим образам, — сказал он, снова усаживаясь на свое место.

— Это будет поворотный момент в работе нашей фирмы. Конечно, наши прежние образцы тканей получили широкую известность и распространение, и поэтому нелегко будет переубедить клиентов в выгодности заключения сделок и приобретения шелка, изготовленного по новым эскизам. Но я верю в наш успех.

Марсель оперся рукой о наклонную чертежную доску своего рабочего стола.

— Кстати, я слышал, что ткацкие мастерские Дево переоборудуются на новый лад.

— Правда? — встревожилась Габриэль.

— Помните, что я вам говорил о преимуществах новых механизированных станков Жаккарда? Так вот, ходят слухи, что месье Дево оборудует свою мастерскую именно такими машинами.

Странное волнение охватило Габриэль. У нее было такое чувство, как будто Николя украл ее идею, более того, она восприняла это известие как вызов на поединок, которого она втайне давно уже ждала. С того самого момента, когда она впервые услышала от Анри о возобновлении в городе шелкоткацкого производства Дома Дево, Габриэль радовалась возможности вступить с Николя в открытое соревнование за лучшее качество выпускаемой ткани, за разработку более оригинальных узоров, за получение выгодных заказов. В результате острой конкуренции старая вражда двух семей могла вспыхнуть с новой силой, но к этому и стремилась Габриэль, надеясь тем самым справиться с обуревавшими ее чувствами к Николя. Она искренне верила в то, что именно таким способом сможет подавить в себе страстное влечение к этому человеку, которому не было места в ее жизни.

— Неужели он не боится неприятностей, которые неизбежно возникнут у него в Лионе, если он будет вести себя столь неосмотрительно? — спросила Габриэль. — После неудавшейся демонстрации изобретения Жозефа Жаккарда многие горожане не желают ввоза в Лион его ткацких станков, причем подобные настроения характерны как для шелкопромышленников, так и для ткачей.

— Но ведь уже миновало три года со времени злополучной демонстрации, и истекший год явился самым тяжелым для шелкоткацкого производства. Вы же знаете, что многие ткачи вынуждены были даже расстаться со своими ткацкими станками, поставленные перед жестким выбором — или продать их, или умереть вместе со всей семьей с голоду. Люди, доведенные до отчаяния невозможностью получить работу, не будут отвергать такую прекрасную возможность вновь заняться своим любимым делом. Говорят, что в городе будут устроены демонстрации работы новых станков. Но как бы то ни было, результаты этих демонстраций не повлияют на решение месье Дево открыть переоборудованную ткацкую мастерскую сразу же, как только он наберет необходимое количество ткачей.

— Как бы мне хотелось увидеть эту переоборудованную мастерскую! Я мечтаю посмотреть на новые станки в работе, в процессе настоящего производства, а не во время публичного показа принципа действия этого изобретения.

— Вряд ли месье Дево захочет пускать посторонних в свою мастерскую. Наверняка он строго хранит секреты новых узоров, точно так же, как мы с вами. Мы бы ведь не хотели, чтобы кто-нибудь видел новые образцы наших тканей, отправленных сегодня в Париж.

Габриэль улыбнулась своим мыслям: Марсель, конечно, не мог знать о том, что она вовсе не была посторонней для Николя. Однако теперь они являлись конкурентами, и потому двери мастерской Дево будут заперты для нее точно так же, как для любого другого шелкопромышленника. Старое правило ткацкого производства гласило: никто — от хозяина мастерской до самого маленького ребенка, связывающего оборванные нити, — не должен был выдавать секреты новых узоров, поскольку от успеха новых образцов ткани зависело благополучие всех работающих над ними. Бывало, что из мастерской совершались кражи эскизов и образцов новых тканей. В далеком прошлом у городских ворот дежурил даже часовой, который внимательно следил, чтобы ни один ткач, ни одна пряха или красильщик ни в коем случае не выходили за городские стены, поскольку всегда существовала опасность, что секреты ремесла могут стать известными в другом городе или даже их могут продать другому государству, заинтересованному в развитии шелкоткацкого производства на своей территории.

Габриэль оказалась совершенно права, когда высказала предположение, что лионцы встретят в штыки ввоз в их город ткацких станков Жаккарда. Газеты, пестрели сообщениями о волнениях среди ткачей города, которые пытались штурмовать мастерскую Дево, вооружившись дубинками, самодельными пиками и булыжниками. Потребовалось вмешательство полиции для того, чтобы разогнуть разъяренных людей, многие из которых были арестованы. Позже Габриэль узнала, что горожане забросали камнями карету Николя на улицах Лиона. Каждый день неизвестные били стекла в его доме и ткацкой мастерской.