– Я не хотела доставлять ему это удовольствие.

– Ваш отказ подтвердить эти сведения переносит внимание на жертв преступления и на само преступление. А ему подавай подтверждение, ему нужно, чтобы вы подтвердили не только сделанное им, но и то, что он вам писал. Он изнывает по сигналу от вас, который он мог бы истолковать как одобрение. Вы не можете его удовлетворить, дать ему понять, что он поступает правильно, следуя своим побуждениям.

– Не видать ему моего одобрения! Я буду скрывать информацию столько, сколько смогу.

Мира кивнула, смакуя чай.

– Кроме того, вы ясно дали понять, что будете выполнять свою работу.

– Конечно. Разве он ждет чего-то другого? Что я откажусь, понизив свой пьедестал?

Мира улыбнулась.

– Вы правы, он ждет, что вы будете его преследовать, это его вдохновляет. Что указывает не только на его уверенность в своих способностях, но и на глубокую веру, что цель преследования – найти его, повстречать, зацементировать отношения. Но он постарается, чтобы встреча состоялась на его условиях. Он оставляет послание, больше ничего. Каким вы его представляете, если судить по его словам?

– Я над этим работаю.

– Я продолжу снабжать вас самыми вероятными вариантами, но, думаю, вы ищете слишком осторожного, слишком организованного человека, который не подбросит вам имени, не подскажет легкого пути. Скорее всего, любая его связь с вами будет анонимной, с каким-нибудь кодовым именем, присланным с заблокированного адреса или подложного аккаунта.

– Я тоже к этому склоняюсь. Надо проверять и перепроверять, но принцип именно такой. Мои сотрудники занимаются этим в надежде сузить рамки поиска. Лабораторные крысы анализируют почерк, но многого я от них не жду. Следующий этап – анализ слов. Сопоставление посланий и писем. Сужение диапазона поиска рано или поздно произойдет. Хорошо бы не через несколько лет после конца света. Тем не менее я намерена начать уже сегодня вечером.

Она немного поколебалась и решилась – Мире можно доверять:

– Я ввела в курс дела Надин. Я говорила с ней не под запись. Она меня не подведет.

– Не подведет. И проведет полезные раскопки. Правда, я думала, что она в отъезде. На Невисе, кажется?

– Была. Уже вернулась. Примчалась на горяченькое.

– На горяченькое. А еще помочь подруге. Если она согласится поделиться со мной своей перепиской, то я включу ее в свой анализ.

– Я подскажу ей поделиться.

– Я буду отправлять вам новый материал, а вы отсеивайте ненужное. Ваш неизвестный живет один или с родителями, с приятелями, еще с кем-то, но проводит много времени без них. Способен удержаться на работе и даже выстроить карьеру, но не сохранить сильные, искренние отношения. Может иметь приятелей, скорее, коллег, сослуживцев, но почти или полностью отвергает социальное взаимодействие.

– Органы правопорядка, – подсказала Ева. – Думаю, он как-то с ними связан.

– Здесь он сталкивается с противоречием. То, что он идеализирует вас, говорит об уважении – а уважение для него главное – к закону, к полицейскому жетону. Одновременно он верит, что правила, которым подчиняются закон и общество, надо обходить, иначе не добиться торжества правосудия, победы законности.

Мира отставила свою чашку и наклонилась к Еве:

– Он организованный человек, Ева. Дотошный, старательный, умный, с низкой самооценкой в сочетании с комплексом геройства. Согласна, он сильно заинтересован работой полиции и системы правосудия, возможно, даже обладает соответствующим опытом, но при этом страдает глубоким недоверием к возможностям обеих.

– Копам случается выгорать, – сказала Ева. – То же самое иногда происходит с прокурорами, социальными работниками, специалистами по обработке места преступления – со всеми, кто сталкивается с тем же, что и мы, и порой – слишком часто – убеждается, что система не срабатывает.

– Вероятно, система и его в какой-то момент подвела, или его работа внутри этой системы не помогла торжеству правосудия. Пострадало его чувство совершенства. Помните, Ева, вы – больше, чем символ. Вы – идеал из плоти и крови, сдерживаемый только правилами системы. Он вам нужен. Когда он поймет, что вы не испытываете в нем потребности – а он это поймет, – то будет уже не мстить, а карать. Из ангела вы превратитесь в демона, причем мгновенно.

– Скорее бы! – сказала Ева, вставая.

– Но первой мишенью станете не вы.

Ева кивнула, хотя от этой мысли ей стало муторно.

– Я этого не допущу. Мы успеем его сцапать. Вы и мистер Мира тоже должны принять меры предосторожности.

– Да, мы в курсе.

– Окажете мне услугу?

– Обязательно.

– Обзаведитесь водителем – пока наш неизвестный на свободе. Таким, чтобы многое умел. Не заходите в наш гараж в одиночестве. Вдруг он здесь работает? Вдруг он – коп или кто-то из вспомогательного персонала? Не хотите же вы, чтобы здесь или у дома на вас набросились, стоит вам однажды выйти из машины? Прошу вас, избавьте меня хотя бы от этого страха!

– Избавлю. Мы с Денисом уже обсуждали это. Все равно я иногда вызываю водителя.

– Водитель должен быть обученным, – продолжила Ева. – Вы знаете, что нельзя открывать дверь неизвестным рассыльным, но мистер Мира может проявить оплошность.

– Не проявит, когда это настолько важно.

– Ну, хорошо. Спасибо. – Ева шагнула к двери. – Наверное, это произойдет уже сегодня вечером. Я о следующем убийстве. Я не смогу ему помешать.

– Вы не виноваты, Ева.

– Нет. Как не были виноваты скейтборды, когда их хозяев, двух мальчишек, зарезали по дороге из парка домой. Но скейтборды послужили мотивом. Вот и здесь то же самое. Не забудьте про водителя! – И она скрылась за дверью.

Ей хотелось действовать, лучше на улице. Кого-нибудь арестовать или надрать кому-нибудь задницу. Но вместо этого она опять заперлась у себя в кабинете, со своим журналом, записями и кофе, хотя Мира считала, что с кофе она перебарщивает.

Она размышляла об убийце, убийца – о ней.

Наконец-то у меня появился часик для себя. Евина пресс-конференция просмотрена трижды. Как здорово она выглядела! А какой уверенный тон! Она поставила на место этих гребаных репортеришек. Просто удивительно, как у нее получается их отбривать, не повышая голоса. У меня так никогда не выходило. Хоть кого-то суметь бы поставить на место! Но нет, это другие только и делали, что ставили меня на место, которое считали моим.

Ставили раньше.

Но почему она назвала вопрос неточным? Почему не ответила правдиво, прямо, почему не признала, что я ей пишу? Убийства посвящаются ей, а она не желает это признать.

Вот что огорчает! Ох, как это огорчительно! Как она этого не замечает?

У меня была мысль, что это будет удобный случай поговорить обо мне хотя бы немного. А она сказала только одно: «Да, на месте преступления оставлены послания для меня».