— Значит, — сказал я, — все хорошо. Ведите его обратно, он возражать не станет, только в зерно бросьте пару подков. Старых, изношенных, что все равно на переплавку.

Он воскликнул:

— Да мы ему и новых целый ящик принесем! Для такого коня жалко, что ли?

— Как собачка? — спросил я. — А то смылась, пока мы с его величеством беседовали, ни слова не сказала. Вы ей там не слишком давайте шастать на кухне. Это ее самое любимое место.

Он ответил с вымученной улыбкой:

— Ваше высочество, из-за ее завидного аппетита ужин чуть-чуть задержится. Ненадолго, она уже сыта, а для вас с его величеством зажарят другого гуся. А так все в порядке, она потом на кухне даже понравилась. Поварята с нею играют.

— Да, — согласился я, — это хитрая собачка.

— Ваше высочество, — сказал он с заминкой, искательно улыбнулся, дескать, вопрос можно рассматривать и как шутку, — с моей стороны будет расточительством не попытаться, как уж вы здесь, выяснить и самый главный вопрос…

— Самый главный? — изумился я. — Это есть ли Бог? Ах да, это бесспорно, тогда насчет бозонов?

Он сказал осторожно:

— Ваше высочество, следует ли нам ждать… вашей армии?

Я изумился:

— С какой стати?

— Не знаю, — ответил он откровенно, — но в мои обязанности входит прием гостей, потому желательно знать заранее… кто, сколько, когда?

— Нет-нет, — заверил я, — только мы трое. Хотя если Бобика считать за двух, то нас четверо. Правда, ест он за троих… тогда пятеро.

Он посмотрел с сомнением.

— Ваше высочество, вы весьма рискуете.

— Разве? — спросил я. — Не так уж и далеко я забрался от расположения своих армий. Но, что делать, больно быстрые у вас олени, пока гоняешься — сам не видишь, как в азарте удалился несколько… от лагеря.

Он заметно перевел дыхание, спросил уже другим тоном:

— Какие-то особые распоряжения?.. Что-то особое для отдыха?

Я покачал головой.

— Нет-нет, только поужинаю и в седло!

Он взглядом указал в сторону окна.

— Правда?

Белая мгла не похожа на туман только потому, что мчится мимо замка, ощутимо царапая его стены, заворачивается в тугие струи, образовывает воронки, уплотняется, снова рассыпается со зловещим шорохом…

— Сейчас время бурь, — заметил он кротко. — Такие бывают… Деревья с корнем выдергивают! Однажды караван застигло на дороге между двумя городами-соседями, так его нашли под растаявшим снегом только весной за двести миль от того места. И людей, и коней…

Я покачал головой.

— Ладно, о погоде говорят, когда нет темы. А у нас есть! Расскажите о Меции.

— Ваше высочество?

— Говорят, — сказал я, вспомнив рассказ Аскланделлы, — это единственное королевство, что является неким противовесом в регионе. Всякий раз мешает соседним королевствам сцепиться в яростной схватке за власть над, конечно же, всем миром.

Он сдержанно улыбнулся.

— Какой мы противовес? Как раз мы самое мирное и спокойное королевство…

— Расскажите, — попросил я.

Он рассказывал, а я всматривался в выражение его лица и вслушивался в меняющиеся интонации, стараясь определить, где правда, а где умело подобранная деза, ибо это уже не король, если начнет говорить только правду.

Король здесь то ли посаженный на трон усилиями, деньгами или интригами Вильгельма, то ли так просто само сложилось, но Меция — буфер между империей и вечно дерущимися королевствами Аганд, Сизия, Арендскими герцогствами, а также Олдвудом и Гинтершелленбергом, что вплотную уперлись в горы, за которыми империя Вильгельма.

Король Вольфганг — само миролюбие, мудрость и всяческое избегание войн, в то время как сражения у соседей затихают только на зимнее время, и то лишь широкомасштабные, а так и зимой вспыхивают мятежи, беспорядки, только и слышим о попытке очередного переворота… иногда весьма удачного.

— И как король, — спросил я, — как удерживается?

— Лавирует, — пояснил он. — Между королевствами, а здесь в Меции между партиями и группами лордов.

— Но все-таки, — поинтересовался я, — успешно удерживает мир в королевстве?

Он кивнул.

— А также не дает повода соседям начать войну. Потому здесь люди живут богаче.

— Поздравляю!

— Увы, из пограничных земель других королевств сюда переселяются, порой целыми селами.

— Так это еще лучше!

Он вздохнул.

— Не скажите, ваше высочество.

— Ну да, — согласился я, — это дает соседям новым повод для вражды и мыслей о набеге.

Он не успел ответить, в комнату вошел старший слуга, поклонился.

— Ваше высочество… вас просят присутствовать на ужине.

Я поднялся, сказал сенешалю:

— Договорим в другой раз, а то вдруг тут все без меня пожрут, надо спешить!..

Сенешаль кисло улыбнулся грубой солдатской шутке, чего еще ждать от завоевателя, а я кивком велел слуге показывать дорогу, а Бобику сказал строго:

— А ты, хомяк-переросток, жди здесь и молись, чтобы морда не треснула.

Двери распахнули во всю ширь, обе створки. Я шагнул в просторную комнату, свет из двух зарешеченных окон, плюс горит одна из трех люстр, так что не слишком темно, что ассоциируется то ли с интимом, то ли с заговорщиками, и не слишком ярко, что всегда создает праздничность, а здесь такой гость, что еще непонятно, больше беды или веселья.

В комнате у стены всего трое слуг, но, как я понял, не совсем слуги, у одного герцогская цепь на груди, второй носит знаки различия работника канцелярии, а еще с ними стоит неподвижно очень красивая молодая девушка с подносом в руках.

Стол продолговатый, с торца сидит король, с правой стороны стола сравнительно молодая женщина в богатом платье с низким вырезом, грудь достаточно крупная, в ложбинку опускается крупный кулон на тонкой золотой цепочке, лицо милое, прическа высокая, такие женщины мне всегда нравились спокойствием и незлобивым нравом.

Я поклонился, приближаясь к столу:

— Приятного аппетита!

Король указал на свободное кресло с левой стороны стола.

— Ваше высочество, прошу вас. У нас, как видите, простой семейный ужин, без всяких церемоний.

— Прекрасно, — сказал я, — если бы вы знали, как я сам не люблю церемонии!

Он сказал с улыбкой:

— Это все заметили… Мою супругу, Елизавету Тернельдскую, думаю, представлять нет необходимости…