И он нарочито небрежным жестом протянул нам с Маришей фотографии. Вглядевшись в мужчину, изображенного на ней, мы чуть не упали. На нас смотрел помолодевший и здорово похорошевший Филипп или, во всяком случае, мужчина, чрезвычайно на него похожий. В том, что это был именно он, у нас не осталось ни малейшего сомнения после того, как мы разглядели на предплечье у мужчины тонкий белый шрам. Такой же шрам был и у Филиппа.

– Ты что, не видишь? – спросила у него Мариша. – Это же Филипп.

– Вот это да! – восхитился Кротов. – Повезло же нам! Поймали преступника. Пошли, надо брать.

– Постой, – остановил его Валера. – А что мы ему предъявим? Он уже давно не российский гражданин. Он сменил имя и национальность. Что нам скажут, если мы арестуем французского гражданина, ведущего добропорядочный образ жизни, да еще на территории чужого государства, куда этот гражданин приехал отдохнуть?

– Хорошо отдохнул! – кипятился Кротов. – Кучу трупов за собой оставил.

– Не преувеличивай, – остановила его Мариша. – Труп только один, и Валера прав, пока мы не докажем, что именно Филипп подсунул Миле этот наркотик, мы ничего не сможем ему предъявить. Ну и что с того, что когда-то давно они были знакомы?

– Схватить и доставить в Россию. Там он живо расколется, – продолжал гнуть свою линию Кротов.

– Интересно, а кто эта девушка на фотографии? – спросила Мариша.

– Это Мила пятнадцать лет назад, – пояснил нам Валера.

– Не может быть! – ахнула я.

– Это многое объясняет, – задумчиво сказала Мариша. – Например, почему сразу же после любовных утех Мила начала рыдать и обзывать Филиппа бесчувственным чудовищем. Дело в том, что она его узнала, а он ее нет. Что-то у них там произошло. Потому что потом с горя девушка пошла и сделала себя укол, который и стал последним в ее жизни событием.

– А что, похоже на правду, – сказал Кротов. – И как нам это использовать?

– Еще не знаю. А что там ваш майор еще сообщает про нашего Вольдемара-Филиппа?

– Пишет, что мать Милы уверена, будто именно он приохотил девочку к наркотикам. Если есть подозрение, что он убил Милу, то мы в общем-то можем арестовать его. Думаю, испанской полиции тоже будет интересно узнать, что из себя представляет этот бывший русский.

– Найти бы пленку, которую смотрела перед смертью Мила, – сказала я. – Наверняка с ее помощью мы могли бы многое узнать. Кстати говоря, в то время совершеннолетие наступало в восемнадцать лет, а Миле едва исполнилось шестнадцать. Если на пленке записаны брачные игры ее и Вольдемара, то последнему может здорово не поздоровиться. А если там еще и наркотики, то для него было бы лучше, чтобы этой пленке никогда и нигде не дали ходу.

– Да, с этой пленкой мы бы запросто заставили Вольдемара разговориться, – поддержала меня Мариша. – А что там говорит экспертиза, какая грязь была у Милы под ногтями?

– Крошки цемента и земля из сада, – рассеянно сказал Валера. – А что?

– Я вот подумала, а что там Мила могла ковырять в саду да еще среди ночи, – сказала Мариша. – Уж не тайничок ли для своей пленки она сочиняла?

– А что! Вполне вероятно, – воскликнул Кротов. – Только где? Земля в саду практически повсюду, и цемента между плитками тоже хватает. Где же искать?

– Поставь себя на место Милы, – предложила ему Мариша. – Вот она посмотрела кассету и решила, что нужно ее получше спрятать. Нечего всяким Софи, мучающимся бессонницей, давать повод для сплетен. Вдруг она с утра вспомнит про ночные хождения Милы и захочет посмотреть, что там Мила носила туда-обратно. Поставил себя на ее место?

– Поставил.

– И твои действия, учитывая грязь под ногтями?

– Я выйду в сад.

– Правильно, вот и мы это сделаем, – сказала Мариша.

Вчетвером мы вышли из гостевой комнаты и принялись осматривать землю, уделяя особое внимание тем участкам почвы, которые соприкасались с цементированной кладкой. Искали мы долго и изрядно упарились.

– А что, если грязь у нее под ногтями не имеет никакого отношения к кассете? – спросил Кротов, ему наконец надоело пялить глаза на землю.

Никак не ожидала, что оперативный работник может быть таким нетерпеливым.

– Например, она могла просто упасть, или ей поручили принести из сада камень для пресса, или она хотела сорвать цветок и оперлась о землю рукой. Да мало ли еще что, – продолжал рассуждать Кротов. – Может, мы не там ищем?

– Знаешь, – неожиданно прервал его Валера, – не хочешь – не ищи. Никто тебя не заставляет. Только не жди, что я буду выгораживать тебя перед начальством, когда мы вернемся домой.

После этого мы искали в полном молчании, слышалось только недовольное сопение Кротова и возбужденные голоса испанцев, которые уже заметили наши маневры в саду и теперь ломали мозги над тем, что мы там потеряли и не нужно ли нам помочь. Все уже знали, что мы работники русской милиции, которые прибыли сюда, чтобы предотвратить преступление, что нам это не удалось, но мы вызвали подмогу и не сдавались, за что испанцы безмерно нас уважали.

Повезло, как и следовало ожидать, Марише. Она издала радостный вопль, и мы гурьбой поспешили к ней. Отодвинув один из камней, обрамлявших рабатку, Мариша наткнулась на плоский сверток, обвязанный шпагатом. Моя нетерпеливая подруга уже хотела содрать с него обертку, но свертком завладел Валера, который уже натянул на руки тонкие резиновые перчатки. Он очень осторожно развязал шпагат, снял полиэтиленовую пленку, и мы увидели видеокассету.

В гостевой комнате Хосе смотрел по видику выступление очередного проповедника. Без лишних церемоний мы выпихнули испанца из кресла, швырнули ему его кассету и вставили свою. Уже через несколько минут после начала просмотра Хосе, красный как рак, вылетел из комнаты с реактивным ускорением, а мне лично страшно хотелось последовать его примеру, так как на экране творился откровенный разврат. И тот факт, что партнерше явно не было еще и пятнадцати, дело только усугубляло.

– Что-то тут не так, – внезапно сказала Мариша, как раз в тот момент, когда Мила самозабвенно облизывала чей-то волосатый живот, по всей видимости, мужской.

– Что? – с трудом оторвалась я от мерзко завораживающего зрелища.

– Вспомни, когда Филипп вышел тебя встречать, он был почти голый, ну вспомни, у него на теле почти не было волос. А тут что творится?

Мариша была права. Мужчина на пленке был здорово волосат, но камера стояла таким образом, что видно было только Милу, а сам мужчина держался либо спиной к камере, либо боком, но только не лицом.

– И у него нет шрама, – добавила я. – У Вольдемара, то есть у Филиппа, на плече тонкий белый шрам, а у этого парня нет.

– Ну и что, – не согласился со мной Кротов. – Волосы он вывел, уж кому-кому, а вам, девушкам, отлично известно, как легко это сделать. А шрам у него появился чуть поздней.