– Нужно попросить узнать твоего майора, к какому времени относится фотография, – сказала я. – Если к тому периоду, когда Вольдемар уже собирал вещички, то, вероятно, ты прав.

– Не знаю, – с сомнением протянула Мариша. – Шрам не шрам, а на пленке совершенно другой мужик. И еще родинка на спине, мы с Дашей не видели ее у Филиппа, а у этого мужчины она есть. Зато у Филиппа есть родинка на шее, а у этого типа, на пленке, нет. Или скажешь, что и родинку он вырастил себе поздней?

– Но если не Вольдемар, он же Филипп, то кто? – спросил Кротов. – Майор сказал, что больше мужиков у Милы не было. Не мужа ведь она снимала на пленку?

– Что не мужа, это точно, – заверила его я. – Степа был белобрысый, и уж конечно, когда шла съемка, ему было столько же лет, сколько и Миле. Они же ровесники. А на пленке снят взрослый мужчина с уже намечающимся брюшком.

– Не вижу никакого брюшка, – завелся Кротов, которому страшно не хотелось искать еще одного подозреваемого.

А на пленке стало твориться уже нечто невообразимое. Парочка стояла чуть ли не на голове. Долго такие акробатические трюки без допинга продолжаться не могли. И мы увидели, как мужчина достал шприц, уже наполненный прозрачной жидкостью, и сделал укол в доверчиво протянутую ему еще почти детскую руку. Дальше все пошло по второму кругу. Думаю, что стоны были слышны на всю округу, погубив репутацию заведения, утвердив за ним славу дурного места, гнезда разврата и скверны.

– Ладно, в любом случае у нас больше ничего нет, – сказала я, когда мы досмотрели пленку до конца. – Придется идти с ней к Вольдемару-Филиппу. И фотографии прихватите, и пленку не забудьте. Будем его раскалывать с их помощью. Должен же он хоть что-то сказать по поводу того, что происходит на пленке.

Филипп искренне обрадовался нам.

– Радостная новость, – сказал он, наливая всем игристое вино. – Протащил через черный ход, пока никто не видел, – пояснил он нам появление у себя в номере горячительного напитка. – Моя жена согласилась на развод. Процесс назначен на декабрь. Уже к Новому году я стану холостяком. Ты рада, дорогая?

Только после энергичного Маришиного пинка я поняла, что Филипп обращается ко мне.

– Э-э, да, – промямлила я.

– Очень счастлив! – расцвел Филипп.

– Кстати, может быть, тогда мы перейдем на русский? – спросила у него я. – Нам предстоит обсудить несколько важных вещей, а приятней говорить на родном языке.

Мой жених вздрогнул так сильно, что расплескал вино из своего бокала.

– Не понимаю, – сказал он. – При чем тут русский?

– Ну как же, ведь на самом деле ты Владимир, или ты предпочитаешь, чтобы мы тебя называли Вольдемаром? – сказала Мариша.

– К-какой Вольдемар? – заикаясь спросил Филипп.

Кротов сунул ему фотографию, и мой несостоявшийся, теперь могу утверждать это смело, жених начал терять краски лица.

– Кто вы такие? – прошептал он по-русски.

– Милиция, – сказал Валера, доставая удостоверение.

– Я не убивал! – воскликнул Филипп. – Я не представляю, что на нее нашло. Если честно, то я ее вообще вспомнил только после того, как узнал ее настоящее имя. Она здорово изменилась.

– Вы тоже, – сказал Кротов. – Вот тут на пленке показано, как вы занимаетесь сексом с несовершеннолетней девочкой, а также запечатлен момент, когда вы делаете ей укол с каким-то наркотиком.

– Что? Что такое? – совершенно растерялся Вольдемар.

Мы оттащили вяло сопротивлявшегося мужчину в гостевую комнату, выключили очередного проповедника, которого слушал неугомонный Хосе, и снова поставили кассету. На этот раз Хосе остался. Реакция Вольдемара была бурной.

– Что это такое? – завопил он, как только в кадре появились Мила и ее любовник. – Это же Мила. А кто этот мужик?

– Ты, – заявил ему Кротов.

– Я? – безмерно удивился Вольдемар и дальше уже смотрел молча.

Он не проронил ни слова и после того, как пленка кончилась. И лишь когда Хосе заикнулся, чтобы прокрутить по второму разу, Вольдемара прорвало.

– Делайте со мной что хотите, но мужчина в кадре не я, – сказал он. – Конечно, я мог забыть, как выглядит Мила, я мог забыть про съемку, но забыть самого себя я не мог! – закричал он. – Там какой-то другой мужик, и Мила просто дрянь. Я, конечно, понял, что я у нее не первый. Но такого разврата и в страшном сне предположить не мог. Вот так невинная девочка, которую я себе вообразил! И я еще собирался на ней жениться, ждали только ее совершеннолетия. А она уже до встречи со мной такие фокусы выделывала в постели!

– Вы уверены, что до встречи с вами? – спросил Валера.

– Совершенно, – заверил Вольдемар. – Когда мы с ней познакомились, у нее были длинные волосы, как на пленке. Потом она их коротко подстригла и, насколько я мог судить по фотографиям, сохраняла стрижку и после моего отъезда из СССР.

– Ну так можете радоваться, что пленка снята еще до вашей с ней встречи, – сказал Кротов. – Будь она от того времени, когда вы крутили с ней роман, то вам бы не поздоровилось.

– Я хочу знать, кто эта скотина на пленке! – неожиданно заявил Вольдемар. – Какой мерзавец развратил мою Милочку и сделал ее наркоманкой.

– Не вы один, между прочим, – буркнула я.

Николай Валентинович нашел наконец время и людей, чтобы вплотную заняться уважаемым Аполлоном Митрофановичем. В этом коротышке майору казалось подозрительным все – начиная от его знакомства с парнями, которых видели на лестничной площадке убитого Федорчука в день его смерти, и до странно теплого отношения к покойной Миле. Майор по опыту знал, что мужчины не очень-то любят возиться со своими любовницами, если те попали в беду. То есть разок-другой они помогут, но, когда болезнь тянется годами, тут они, как правило, исчезают.

Впрочем, Аполлон Митрофанович решительно отрицал, что состоял с Милой в интимной связи. И окружающие в один голос твердили, что никаких сомнительнных тет-а-тет у Милы и Аполлона не наблюдалось. Иногда они встречались в кафе, но исключительно днем и все в каких-то неромантичных местах. Просто чтобы перекусить и поболтать. Иногда Мила приходила в офис к Аполлону, но дверь в кабинет при этом никогда не запиралась. Не наблюдали окружающие и нежностей между парочкой. Никаких там поцелуйчиков, прикосновений невзначай, многозначительных взглядов. Иногда Мила целовала своего Аполлона в лысеющую макушку, а он ее в щечку, но делалось это без малейшего признака влюбленности.

Договорившись о встрече с Аполлоном, майор прихватил с собой одного из своих парней, которые присутствовали (что должно было стать для Аполлона неприятным сюрпризом) при его встрече с Крысой. А также у майора была папочка, в которой лежали фотографии двух парней, – Фикуса и Винта, – бандитов из шайки Крысы. Тут же лежал протокол их опознания соседями убитого Степана Федорчука. Но начал майор свою беседу с подозреваемым издалека.