– В своих работах, – сказал я, – он не приводит ни одной притчи Христа как, впрочем, и Соломона или Экклезиаста, ни одной Его заповеди. Это потрясающе! Почему?! Не был же Ленин так близорук и недалек, что не видел Его величия?

Жора тотчас откликнулся на мой вопрос.

– Знаешь, я и сам не в восторге от твоего Ильича? Искренний поборник справедливости, ратовавший за счастье каждого на этой грешной земле (Жора ерничал), не мог ведь просто так взять и отмахнуться от Нагорной проповеди, перевернувшей умы многих поколений и до сегодняшнего дня (?) приводящей в восторг своей изысканной ненавязчивой простотой миллионы людей на планете.

Жора ерничал?

– Неужели он с карандашом в руке не читал Евангелие от Матфея или Луки, или от Иоанна? Как того же Маркса, Маха или Фейербаха? Читал. Читал! В его работах ни слова об «Апокалипсисе» Иоанна! Читал!!! Так в чем же дело? Он не мог поверить в воскресение Христа? Многие не верили. Многие и сегодня не верят. Попы, конечно, попы исказили Его учение. Религия – опиум для народа. Может быть. Религия – все это нагромождение ряс и обрядов, сытых заросших рож и тонкоголосых плаксиво воющих фарисеев, весь этот ладанный смрад и сверкание тяжести золотых крестов на жирных пупах, все это не может не действовать на чувства верующих. Но святое учение Христа о том, что Небо может упасть на Землю, что и на земле могут царить небесные добродетели, что восторжествуют-таки красота, нежность, справедливость и любовь, это учение, указавшее человеку Путь на Небо, не может не стать фундаментом для строительства новой жизни.

Жора секунду подумал и продолжал:

– Христос же старался как мог. Изо всех сил, кровью и потом. Он убеждал нас следовать за Ним. Двадцать веков подряд, изо дня в день. Ленин не мог этого не видеть. Ленин не прислушался. И чем, позволь спросить тебя, закончилась его социальная инженерия? Пшиком! Нужно быть слепым, чтобы не видеть бесконечные толпы людей, следующих до сих пор за Иисусом, как овцы за поводырем; нужно быть глухим, чтобы не расслышать животворную мелодию Его «Любите друг друга» и набат колокольного звона Его «Горе вам, фарисеи и книжники…». Иисус – вот же матерый Человечище!

Гений не слышит Гения… Обычное дело.

Гения – да, но Бога! – возразил Жора.

Он Его отрицает, – сказал я.

Он отрицает религию, поповщину и это понятно. Но Бога!.. Жора усмехнулся.

– Он хотел Его перепрыгнуть, – сказал он, – но кишка оказалась тонка.

Я вглядывался в навеки запечатанные смертью глаза вождя в какой-то мистической надежде, что вот-вот он их откроет, привычно прищурит и подмигнет мне, мол, зря ты все это с моим воскрешением затеял. Я же не Иисус, простой смертный, пытавшийся утолить жажду власти над умами современников своими нехитрыми предложениями всеобщего счастья. Что вы еще хотите у меня выведать? Ходите толпами, как овцы, пялитесь на меня, как на девятое чудо света, сделали из меня посмешище, мумию, как из какого-то фараона. Дикари, африканцы!..

Ни один мускул не дрогнул на его лице. Меня уже толкали сзади, и мне пришла в голову поспешная мысль, что ДНК Ленина легко, так сказать, натурализовать, оживить в каком-нибудь мощном биополе, скажем, биополе ростка пшеницы. Или яйца черепахи, или красного перца. Это был знак судьбы. Я вышел из Мавзолея, наискосок пересек Красную холодную площадь и зашел в ГУМ, чтобы спрятаться от ветра. Через минуту я уже звонил своему знакомому биохимику.

– У тебя есть кто-нибудь в Ленинской лаборатории?

Секунду трубка молчала, затем биохимик спросил:

– У Збарского что ли?

– Да.

– Да все они наши, я их…

У меня заныло под ложечкой.

– Я еду к тебе, – прокричал я в трубку.

У меня было желание выпить чего-нибудь горячего, но я даже не стал ждать в очереди. Первый раз в жизни мне захотелось поверить в осуществление своей мечты. Я понимал, что на пути встанут тысячи трудностей, но вера в возможное чудо отметала все мои сомнения. Я готов был стереть с лица земли каждого, кто встанет на моем пути.

– Выведи меня на кого-нибудь из Ленинской кухни, – попросил я знакомого бородатого парня в очках, с кем мы когда-то обменялись телефонами на вечеринке у Ирузяна. Я не помнил даже, как его зовут. Илья (я взглянул на визитку), ни о чем не спрашивая, тут же позвонил. Никто не брал трубку.

– Они на месте, – успокоил меня Илья, – перезвоним через три минуты.

Прошло целых пять, я то и дело поглядывал на часы, Илья возился со своими пробирками, мы обменялись короткими ничего не значащими фразами (Как дела?.. Терпимо…) и Илья снова набрал номер.

– Привет, – сказал он в трубку, и у меня чаще забилось сердце.

Через час я был в лаборатории, сотрудники которой всю свою сознательную жизнь отдавали во власть смерти. Все их профессиональные усилия были направлены на то, чтобы смерть держала себя в известных пределах и не позволяла себе ничего лишнего. Задача была непостижимо трудной и сравнимой с превращением свинца в золото, но ответственной и благородной. Алхимики современности! И плата за труд была высокой.

Меня встретили прекрасно и вскоре мы уже пили кофе и шептались с Эриком в уютном уголочке. Мы вспомнили всех наших общих знакомых, Кобзона и Кио, Стаса и Аленкова, Ирину и Вита, Салямона, Баренбойма и Симоняна, и, конечно же, Жору, поговорили о Моне Лизе и Маркесе, Эрик был без ума от Фриша, а Генри Миллер его умилял.

– Слушай, а как тебе нравится Эрнест Неизвестный? Ты видел его надгробный памятник Хрущеву?

Я видел. Мы обменялись впечатлениями еще по каким-то поводам, Солженицын-де, слишком откровенен в своем «Красном колесе», а у Пастернака в его «Докторе», мол, ничего крамольного нет. То да се…

Помолчали.

– Мне нужен Ленин, – затем просто сказал я.

Эрик смотрел в окно. Где-то звякнул, упав на кафельный пол, по всей вероятности, пинцет или скальпель, что-то металлическое, затем пробили часы на противоположной стене. Казалось и стены прислушиваются к моему голосу. Эрик молчал, я смотрел на чашечку с кофе, пальцы мои не дрожали (еще бы!), шло время. Я не смотрел на Эрика, повернул голову и тоже смотрел в окно, затем поднес чашечку к губам и сделал глоток.

– Что? – наконец спросил Эрик.

Видимо, за Лениным сюда приходили не редко, возможно, от настоящего вождя уже ничего не осталось, его растащили по всей стране, по миру, по кусочку, по клеточке, как растаскивают Эйфелеву или Пизанскую башню, или Колизей…

– Хоть что, – сказал я, – хоть волосок, хоть обломок ногтя…

– Все гоняются за мозгом, за сердцем. Зачем?

Я стал рассказывать легенду о научной необходимости изучения тела вождя, безбожно вря и на ходу придумывая причины столь важных исследований…

– Стоп, – сказал Эрик, – всю эту галиматью рассказывай своим академикам. Я могу предложить что-нибудь из внутренних органов, скажем, пищевод, кишку…