Мне хотелось подольше побыть одному, поэтому я не взял такси и не вызвал нашу служебную «Волгу». Я ехал по кольцевой линии метро через всю Москву. Уже трижды произнесли слово «Курская», я не выходил. Я испытывал огромное наслаждение от того, что Ленин, покоривший полмира и угрожавший миру всенепременной победой коммунизма, теперь лежал в боковом кармане моей куртки, и его дальнейшая судьба была теперь только в моих руках. Вот как в жизни бывает! На «Текстильщиках» я вышел в половине первого ночи, затем 161 автобусом доехал до Курьяново.

– Где тебя носит? – встретил меня Жора, – тебя все ищут…

– Подождут, – сухо сказал я, не снимая куртки.

– Ты заболел?

– Коньячку плесни, а?

Жора замер, присел на краешек табуретки, затем потянулся рукой к дверце шкафа.

– И мне? – спросил он, наливая в граненый стакан коньяк.

– И тебе.

Мы выпили.

– Поделись с другом истиной, – произнес Жора, улыбнувшись, – ты влюбился? И мы рассмеялись. А затем болтали о чем попало, заедая коньяк апельсинами и остатками красной копченой рыбы. Привет Жоре от Эрика я так и не передал. Зато мне впервые посчастливилось увидеть Жору пьяным. Не знаю почему, но я этому радовался. Да и я, собственно, напился до чертиков в глазах: было от чего!..

– Ну, ты, брат, совсем плох, – заметил тогда Жора, – хочешь стать богом, а пить совсем не умеешь.

Я, и правда, едва держался на ногах.

Могу поклясться, что в те минуты у меня не было ни малейшего представления о том, как я распоряжусь судьбой воскресшего Ленина.

– Да, позвони Юльке, – сказал Жора, – она тебя ищет.

Он впервые назвал меня братом.

Как-то незаметно исчез и наш монарх Михаил Николаевич. Кончился январь, а за ним и февраль, мы справлялись в банке о пополнении наших счетов – тщетно. И мы уже не пытались его разыскать. Мы же не какие-то там вышибалы!

Вскоре оказалось, что наши закрома оскудели, запасы поистощились, а монарх – источник нашего существования – канул в лету. Пропал и наш генерал. И заела нужда. Виту пришлось даже прятаться от новой власти в Израиле, и теперь мы вынуждены были искать любую возможность, чтобы хоть как-то поддерживать силы. Наш Михась, по имеющимся у нас сведениям, то ли умер, то ли жил теперь где-то в Париже, и мы к нему не могли пробиться. Телефон, что по случаю нам удалось заполучить у какого-то его родственника, просто не отвечал, а лететь в Париж и искать его там – ну какой в этом резон? Мы ведь не какие-то вышибалы. Новый год не принес новых радостей. Полагающиеся нам ежегодные чаевые от Деда Мороза больше нас не беспокоили. И на том спасибо! Вероятно, он все-таки помер, решили мы, и оставили всякую надежду. Мы оказались в состоянии абсолютной прострации, невиданного коллапса. Первые дни навалившихся трудностей казались последними днями жизни. Мы были как в бреду. Страна нищала, надеясь на лучшее завтра, пришлось и нам затянуть пояса. Наши дела пошли вкривь и вкось. Ни о каких генных рекомбинациях или клонах не могло быть и речи. Даже Жорин оптимизм не спасал. Он бурчал:

Те хоть были старыми и немощными, от них ни пользы, но и зла никакого. А этот, с меченой репой, просто пугает своими речами и телодвижениями. У него, наверное, генов, как у Эллочки слов. Он, надутый спесью и чванством, продержится всего-ничего.

Жора тогда ошибся.

Но так продолжалось недолго, до тех пор, пока мы не оценили всю прелесть хаоса. Перестройка! Мы легко под нее подстроились.

Это было чудесно: вдруг ты оказываешься в такой непомерной нужде, что мировые идеи спасения человечества или продления рода людского вылетают из головы, как птицы из клетки. Дошло до того, что чтобы пообедать или поужинать, мы напрашивались в гости, то к Чайлахяну, то к Симоняну или Салямону, а то и к самому Ирузяну. Аленков стал бывать у нас не так часто, но приезжая, все-таки привозил нам чего-нибудь поесть: то кулек с овсяным печеньем, то яблок, а то и увесистый кус ветчины. Такого обвала я давно не испытывал в своей жизни. И вот нужда – мать изобретательности – схватила нас за руки и потащила к свету. За нами оставалось несколько комнат с высокими пятиметровыми потолками в центре Москвы. Нет, мы не упали духом, просто жаль было терять время. Поблизости был Новый Арбат, наш любимый ресторан «Прага», кафешки и пивбары, где мы прежде часто бывали, и которые теперь без нас просто скучали. Как-то мы приехали с Жорой в наш офис под вечер, пришло очередное неуверенное лето, чертовски хотелось, конечно, есть. Жора произнес:

– Что если нам открыть здесь лавчонку? Надо ведь что-то и жрать!

Я удивленно посмотрел на него, не понимая вопроса. Как бы не было трудно, мне редко удавалось застать Жору в панике и никогда – в отчаянии. Он, как медведь, впадал на какое-то время в недолгую спячку, надеясь, что новый день принесет новую пищу. Мы выручили небольшую сумму денег, продав за бесценок допотопный микроскоп и могли позволить себе выпить пива и вдоволь наесться вареной колбасы. Он оторвал бутылку ото рта и снова спросил:

– Что ты умеешь делать, дорогой наш Нобелевский лауреат?

Я, улыбнувшись, хмыкнул. Мы с Жорой знали друг друга, как брат знает брата. Долгое время мы изучали наши повадки и пристрастия и прекрасно представляли себе возможности каждого из нас.

Жора продолжал:

– Пришла, брат, пора зарабатывать на хлеб, как думаешь?

– Я врач, – сказал я.

Жора промолчал, явно неудовлетворенный моим ответом. Затем встал и зачем-то начал передвигать стол, стоявший у окна.

– Я тебе не понравлюсь, – бросил он, – но выхода у нас нет.

Я все еще не понимал его намерений и действий, но таскал по его просьбе какие-то стулья, передвигал с места на место столы, тумбочки, вынес вешалку в коридор. Затем вымыл пол…

– А что, из тебя выйдет толк, – заметил Жора, – когда мебель была расставлена так, как ему хотелось, и мы присели передохнуть, – будешь моим ассистентом.

Я недоуменно уставился на него. Я смотрел на эту затею скорее с недоумением и ужасом, чем с наслаждением. Но мне было и любопытно: что из этого выйдет? Все это могло кончиться очередным провалом, и я мысленно готовил себя к нему.

– Здесь будет салон красоты, – сказал Жора.

– Что вы тут затеваете? – спросила Юля.

Я пожал только плечами.

– Помоги лучше, – сказал Жора.

– Какой еще салон?

– Красоты.

– Какой еще красоты?

– Тебе следовало бы знать это: только красота спасет мир, – сказал Жора, – это определенно! И нас прокормит. Юль, скажи ему. Как думаешь?

Я неуверенно пожал плечами.

– Еще как прокормит, – уверенно произнес Жора, – идем…

Жора считал себя богачом, если вдруг обнаруживал в собственном кармане измятую трешку.